Ему б попроще чего…
Как в позатом годе, когда повстречали Себастьяна четверо да с
гирьками на цепочках…
…семь лет каторги за разбой.
Или три года тому, темный переулок да нож, который о чешую
сломался.
Или в тот раз, когда в управление бомбу прислали… бомба, оно
куда как проще, понятней…
Аврелий Яковлевич не столько курил, сколько вертел папироску в
пальцах, казавшихся на редкость неуклюжими.
- И отчего именно теперь…
- То есть? – силы медленно, но возвращались. И Себастьяну
удалось сесть самому. Он стянул пропотевшую рубашку, отер ею плечи
и лицо. – Какая разница, когда?
- Может, - согласился Аврелий Яковлевич, - и никакой. А может…
может, тебя не просто травили, а убрать хотели, чтоб, значит, под
ногами не путался… дело-то такое… полнолуние было…
Ведьмак говорил медленно, подбирая слова, а этаких политесов за
ним прежде вовсе не водилось. И оттого неприятно похолодело в
груди. Хотя, конечно, может, и не внезапная перемена, случившаяся с
Аврелием Яковлевичем, была тому причиной, но банальнейшие
сквозняки.
- Убили кого? – облизав сухие губы, поинтересовался
Себастьян.
Ответ он знал.
- Убили.
- Кто?
- А мне откудова знать, кто? – Аврелий Яковлевич с немалым
раздражением цигаретку смял. – Это ты у нас, мил друг, опора и
надежда всея познаньской полиции.
Ведьмак поднялся.
- Ты у нас и выяснишь. Коль уж жив остался…
- Аврелий Яковлевич!
- Чего?
- На меня-то вы чего злитесь? Я-то ничего не сделал…
Аврелий Яковлевич нахмурился, и уголок рта его дернулся, этак
недобро дернулся.
- Старею видать… вот и злюся без причины… слухи пошли,
Себастьянушка… а это дело такое… и королю неподвластно их
остановить. Поговори с крестничком, чтоб поберегся, чтоб не
натворил глупостей…
Ведьмак прошелся по комнатушке, которая, надо сказать, была
невелика и на диво прелестна. Светлая. Яркая. С мебелью не новой,
но весьма солидного вида. Единственно, что солидность эту портило –
статуэтки из белого фарфору.
Голубочки.
Кошечки… вот как-то не увязывались у Себастьяна кошечки с
характером Аврелия Яковлевича. Он же, подняв статуэтку с каминной
полки, повертел, хмыкнул и на место вернул:
- Экономка моя… все уюты наводит… пущай себе…
- Аврелий Яковлевич! – Себастьян попробовал было сидеть сам, без
опоры на подушку, и понял, что получается. – Рассказывайте.
Неприятное чувство в груди не исчезло.