Он замолчал, потому как раздался протяжный гудок, а в проходе
появилась панна Зузинская, да не одна, а с тремя девицами, на
редкость скучного обличья: круглолицые, крупные, пожалуй, что
чересчур уж крупные, одинаково некрасивые. Смотрели девицы в пол и
еще на Сигизмундуса, при том, что смотрели искоса, скрывая явный и
однозначный свой интерес. В руках держали сумки, шитые из
мешковины.
- Доброго дня, - вежливо поздоровалась Евдокия, чувствуя, как
отступает назойливая головная боль.
Вот значит как.
Заговорить?
Убедить, что ей, Евдокии, и жить без замужества неможно? А без
самой панны Зузинской света белого нет?
- Доброго, Дусенька… доброго… идемте, девушки, обустроимся…
- Ваши…
- Подопечные, - расплылась Аглафья Парфеновна сладенькою
улыбочкой. – Девочки мои… сговоренные ужо…
Девочки зарделись, тоже одинаково, пятнами.
- Едем вот к женихам… идемте, идемте… - она подтолкнула девиц,
которые, похоже, вовсе не желали уходить. Оно и верно, где там еще
эти женихи? А тут вот мужчинка имеется, солидного виду, в очках
синих, с шарфом на шее. Этакого модника на станции, да что на
станции, небось, во всем городке не сыскать. И каждая мысленно
примерила на руку его колечко заветное…
Вот только Аглафья Парфеновна не имела склонности дозволять
всякие там фантазии.
- Женихи, - произнесла она строгим голосом, от которого у
Евдокии по спине мурашки побежали, - ждут!
И этак самую толстую из девиц, уже и про скромность позабывшую –
а то и верно, какая у старой девы скромность-то? – пялившуюся на
Сигизмундуса с явным интересом, локоточком в бок пихнула.
Девица ойкнула и подскочила…
- Я сейчас, Дусенька… девочек обустрою…
- Девочек? – шепотом спросила Евдокия, когда панна Зузинская
исчезла за вереницей лавок. – Что здесь происходит?!
И тощую ногу Сигизмундуса пнула, во-первых, на душе от пинка
оного ощутимо полегчало, во-вторых, он и сам пинался, так что
Евдокия просто должок возвращала.
- Я и сам бы хотел знать.
Второй гудок заставил вагон вздрогнуть. Что-то заскрежетало, с
верхней полки скатился грязный носовой платок, забытый, верно,
кем-то из пассажиров, и судя по слою грязи, за которым исконный
цвет платка был неразличим, забытый давно.
А в третьем вагоне объявились новые пассажиры.
Первой шла, чеканя шаг, девица в дорожном платье, явно с чужого
плеча. Шитое из плотной серой ткани, оно было тесновато в груди,
длинные рукава морщили, собирались у запястий складочками, и девица
то и дело оные рукава дергала вверх.