Он запомнил их всех. Каждого…
— Рикард! Рик! Да проснись же ты! Задохнешься!
Кто-то тряс его за плечи, и, вываливаясь из удушающих объятий
кошмара, Рикард даже успел услышать свой собственный судорожный
кашель и хрип, доносившийся будто издалека. Рывком сел на кровати,
схватившись рукой за лицо. До сих пор ещё казалось, оно пылает от
жара.
— Сон, — лаконично произнес Альбуке́р, подавая ему кувшин и
стакан.
Рикард дышал прерывисто и часто, понимая, что да, это сон, но
запах дыма всё ещё стоял в ноздрях, и, перехватив кувшин, он
отхлебнул прямо из горлышка, чувствуя, как расслабляется скованное
спазмами горло. Выдохнул, наконец, и остальную воду вылил себе на
голову.
— Дамочка дожидается внизу.
— Что? Какая дамочка? — прохрипел он, стирая ладонью с лица
капли вместе с остатками липкой паутины сновидений.
— Мне почем знать. Сказала — от Найда.
Чёрные глаза Альбукера ничего не отражали. И лицо невозмутимое,
мрачное, обычное для старого тавра́ка тоже. Он развернулся и вышел
из комнаты. Сегодня он еще оказался многословен, сочувствует,
видимо, хотя такое бывает и нечасто.
Кошмар с каждым годом приходил всё реже. Время, видимо, все-таки
лечит, хоть Рикард и не верил в это раньше.
Он пригладил волосы руками, глянул в зеркало — синие глаза
налиты кровью и горят безумием. А пальцы левой руки едва
разогнулись, с такой силой он сжимал её в кулак. Потер ладонями
щёки, оделся и спустился вниз. В груди саднило.
Демоны А́шша принесли с утра какую-то бабу!
Услышав его шаги, дамочка зарыдала. И он сразу понял, зачем она
здесь. Либо для неё нужно кого-то убить, либо кто-то хочет убить
её, ну или её сына, дочь, племянника, племянницу, любовника,
любовницу — неважно.
Они почти всегда рыдают. И их сыновья всегда невиновны. Или они
сами невиновны в том, что кто-то хочет убить их. Вот что бы они ни
сделали, а невиновны. Или те, кого хотят убить они, само собой,
виновны. Причем, без суда.
Да ему какое дело? Ему плевать. А вот Альбукер, зараза,
зачем-то пустил её прямо в гостиную. Хоть бы чаю ей налил, что ли,
или вина. Всё бы обошлось без слёз.
Рикард терпеть не мог женских истерик.
Но Альбукер, как обычно, прятался или в своей каморке за
лестницей, или на кухне с кальяном полным какой-то одной ему
известной таврачьей дряни, от которой режет глаза, хочется кашлять
и весь дом пропах дерьмом. Но что поделать, зато он служит
бесплатно, не крутится под ногами и вопросов никогда не задает. А
еще — не болтает.