Взрывом повредило второй двигатель, и едва сдерживаемая щитами
термоядерная реакция неуклонно набирала мощь, угрожая в скором
времени взорвать остатки корабля. Отсек с шаттлами повредило. Для
спасения годилось только одно судно, рассчитанное на троих. Капитан
принял решение спасти женщин и детей. Штурман - отец Моник и
контролер, женой которого была Кьяра, молча поддержали решение
капитана.
Штурман не спускал с рук дочку, не стесняясь, ронял слезы в
густую рыжую бороду. Капитан, отпустил меня и целовал в светлую
макушку сына, убеждая, что тетя Кейт приглядит за ним, пока они с
мамой не починят корабль, стараясь, чтобы мальчик не заметил, как
скупые слезы катятся по щекам. Из соседней комнаты слышались
протяжные стоны. Кьяра и контролер Викинг прощались по-своему.
Три молоденькие выпускницы академии испуганно жались к
неотвратно холодеющему боку спасательного бота. Система
жизнеобеспечения отказывала. Красные предупреждающе фонари мигали,
указывая на скорую разгерметизацию ангара.
Я потеряно оглядывалась, прощаясь со всем, что три года было
моей жизнью, понимая, что наша благополучная посадка на планету под
вопросом. Мы не знали состав атмосферы, достаточно ли там
кислорода. Зеленые пятна на поверхности вселяли надежду, что там
есть леса. Но с такой же вероятностью это могли быть моря из
водорослей, для жизни которых кислород не обязателен. Наше спасение
– один шанс на миллион, что планета окажется пригодной, и мы сможем
благополучно сесть и дождаться спасателей. Система безопасности
непрерывно посылала сигнал SOS.
Блуждающий взгляд зацепился за фигуру Эрленда. Раздавленный
грузом вины за потерянные жизни, но из последних сил сохраняющий
выдержку и рассудок, капитан совсем не был похож на мужчину моей
мечты. Того высокого с по-военному короткой стрижкой,
светловолосого, сероглазого атлета, что преподавал в академии
астронавигацию. Красавчик с нордической внешностью и характер имел
под стать. Без памяти влюбленный в свою жену, тогда ждавшую их
первенца, он, походя, разбивал девичьи сердечки, даже не замечая
этого. Мое тоже попало в его коллекцию.
Наставник от бога, он движением пшеничной брови мог сказать
больше, чем иной преподаватель часом назидательной лекции. Ставил
на место одним негромко произнесенным словом зарвавшихся хулиганов
и невоспитанных девиц. А как он смотрел! В тени золотистых ресниц,
словно выгоревших на солнце, взгляд прозрачно-голубых глаз казался
ласкающим и нежным, как весеннее небо. Когда он останавливался на
мне, взмахом длинных пушистых ресниц напрочь выдувало из головы все
формулы и аксиомы. Как неизлечимо влюбленная, я ходила у него в
хронически отстающих, хотя с остальными предметами вполне
справлялась. Утешало, что не я одна такая.