Он трогал. И убирал руку.
Отступал.
Подходил вновь, касаясь стали то требовательно, то робко. И
Райдо мог бы поклясться, что металл слышал Талбота.
Всего лишь человек?
– На каждую ячейку – свой… семь кругов, во внешнем – тридцать
две буквы. Во внутреннем – десять цифр. И между ними… взломать
путем подбора комбинации почти невозможно.
Талбот обернулся. Его глаза горели… или не совсем верно: просто
было в них что-то, что заставило Райдо отступить, поверив, что
человек этот ненормален.
– Почти… но если осторожно… у каждого замка есть собственный
голос, – он присел на корточки и провел пальцами по грязному полу,
оставляя на побелке след. – Каждый замок желает рассказать о своей
маленькой тайне и быть услышанным. А я очень хорошо умею
слушать.
Талбот положил на колени трость, которая вдруг распалась на
отдельные элементы, хотя до того выглядела цельной, если не сказать
– литой.
– Жаль, что панель унесли, – сказал он почти нормальным голосом.
– С ней было бы проще.
– Может, – Райдо тряхнул головой, избавляясь от наваждения, –
сначала обед?
Джон Талбот покачал головой и, достав из трости тонкую отмычку,
признался:
– Пока не открою, кусок в горло не полезет… там же тайна!
Тайна.
И за эту тайну уже четверо поплатились жизнью, не считая хозяев
дома. И пускай этих четверых не жаль, но пятым Райдо становиться не
желает.
– Тогда мы вас оставим. Ийлэ? Идем? Или ты…
– Нет.
Отвернулась. И глаза подозрительно блеснули. Нет, это не слезы,
не умеет она плакать. Не будет. Но лучше увести отсюда.
– Поговорим? – предложил Райдо.
Быть может, момент не самый удобный, а может статься, что и
наоборот.
Джон Талбот остался в сейфовой комнате, среди остатков побелки,
ошметков обоев, перед стальной стеной, в которой пустота.
Вскроет?
Скорее всего… и пустоту обнаружит.
И Райдо наверняка расстроится… не разозлится, он – другой.
Или тот же?
Ийлэ исподтишка разглядывала сосредоточенное лицо его, пытаясь
угадать, настоящее ли оно. Но ведь не тронет. Сейчас точно не
тронет, потому что собственная жизнь дороже золота.
– Идем, – Райдо вел ее, держа за руку, и шагом быстрым, так, что
приходилось почти бежать. Хорошо, когда бежишь, нет времени думать
о… о всяком.
Дверь в кабинет, прежде отцовский, но изменившийся.
Панели вот остались прежними и тот гобелен с охотой… и еще
бронзовый лев, подаренный кем-то. Лев отца премного раздражал,
поскольку был огромным и исполненным грубовато, а вот Райдо он
наверняка по душе придется.