- Не должно было оставаться ни малейшего шанса, что этот ублюдок
однажды окажется на свободе… да… мы были правы. Осталось мелочь,
доказать это всему миру.
И он усмехнулся.
От этой усмешки Катарине сделалось дурно. Сердце оборвалось, а
тело онемело. Она попробовала было шелохнуться, да только…
- Извините, - Нольгри Ингварссон протянул стакан воды. – Я и не
понял, что вы столь эмоциональны. Хелег рекомендовал вас как крайне
сдержанную особу…
Вкуса воды Катарина не ощущала, да и стакан держал Нольгри. Ее
руки по-прежнему ей не подчинялись.
- Ничего, пройдет… - Нольгри Ингварссон забрал воду. – Вы дышите
глубже…
Голос его обволакивал, и напряжение отпускало.
- Лучше? Отлично… уж простите, чем старше, тем меньше ее
контролируешь сознательно, а бессознательно получается… всякое. Не
сердитесь?
Катарина покачала головой.
- Вот и хорошо… уж потерпите… недолго осталось… итак,
возвращаясь к письму… неприятно, но… нам стоит выработать единую
стратегию. Первый вариант. Письмо отправил кто-то близкий
Кричковцу, желая отомстить вам… или нам всем?
- Вряд ли… - со стороны собственный голос Катарины прозвучал
жалко.
- Согласен. Изо всех возможных вариантов этот наименее…
реалистичен… второй. Кричковец на самом деле не виновен.
- Нет! – она облизала пересохшие губы. – Если это необходимо, я
согласна на… полное погружение…
Неприятная процедура.
Болезненная.
И в тот, прошлый раз, когда Катарине пришлось пройти ее, она
долго приходила в себя. Но ведь пришла. И теперь неделя-другая на
больничной койке кажется не столь уж высокою ценой.
Не ценой вовсе.
- Похвальная самоотверженность, но нужды в том нет. Мы вам
верим, - сказал Нольгри Ингварссон, наполняя стакан доверху.
А графин почти не опустел.
Как такое возможно? Он не так и велик, пинты на три будет. И то
наполнен до середины. Графин прозрачен. Хрустальный? Определенно.
Вон как сияют грани в тусклом свете лампочки…
- Остается третье, - дознаватель протянул стакан. – Пейте. Вода,
уж поверьте моему опыту, самое верное средство, чтобы чужой морок
смыть… пейте-пейте…
А ведь не только вода.
Что-то в ней есть такое, горьковатое. Или привкус лишь
мерещится? Надо взять себя в руки. Дядя Петер был бы недоволен. Он
не единожды повторял, что нельзя расслабляться даже наедине с
собой, не говоря уже о людях. А Катарина не просто расслабилась,
она размякла.