– Может, она еще и попа заказала?
Сорокин пожал плечами:
– Вроде как самоубийц церковь не отпевает.
– Ты откуда знаешь? – удивился Громов.
– Знаю, – и Сорокин пошел сутулясь, как будто взвалив на плечи невидимый тяжелый груз, с которым теперь придется ему идти по жизни до самого конца.
– Что он знает, секретарь сраный, – ухмыльнулся Громов, – он еще не знает самого главного, только что получена бумага из Москвы. Ты даже не поверишь, что в ней прописано. Сообщаю в порядке конфиденциальности: партия приказала долго жить. Все то, о чем судили да рядили, свершилось одномоментно, армия становится беспартийной. Пока есть время, сходи, ознакомься, интересная бумага, очень интересная. Теперь Дубяйко очередь вешаться, не к слову будет сказано.
– Ты поосторожней, такие долго живут.
– Да, настоящего мужика, можно сказать, в петлю засунул. Вот, считай, что вместе с Ерохиным и партию хороним… Пойду в клуб, посмотрю, что там и как. Послушай, у Ерохина, помимо ордена, много медалей, надо бы все на атласных подушках разместить, знамя полка поставить. Ты как считаешь? Да, еще траурное фото около клуба и около подъезда. У него квартира на каком этаже?
– На втором, – ответил я, пересиливая бедовый комок, который сжимал клещами горло. – Я своей сказал, чтобы сходила к Ерохиной, мало ли что, да и сам пойду туда.
– Значит, у подъезда, – буднично продолжил Громов, – а насчет жены правильно. Остальных она и видеть не захочет. Сдали мужика ни за понюх табака. – Чувствовалось, что он в душе гордился тем, что не присутствовал на заседании партийной комиссии. Громов кивнул в сторону гор: – Ишь облака закурчавились, быть грозе.
– Гроза, как слеза, будь оно все неладно, я у себя дома.
– Ладно, – Громов кивнул головой, – шагай.
На полпути от штаба к ДОСам меня догнал запыхавшийся Сорокин:
– Николай, сумасшествие какое-то, не поверишь, позвонил Дубяйко, приказал, никаких похорон в клубе не устраивать, никаких почестей. Сказал, таково требование политуправы…
– Генерала Иванникова, что ли?
– Ну не знаю, скорее всего.
– Совсем оскотинимся, если послушаем, – не выдержал я, – и мертвому покоя не дадут.
Сорокин, словно не расслышав, продолжал:
– Там Громов за голову схватился, кричит, ему начхать на Дубяйко, он боевого офицера хоронит, а не просто какого-то пьянчужку, как это собирается выставить партийная братия.