Принц аж заикаться стал! А… а… а…
говорит, а… почему вы отметаете дальние и зимние дворцы?! Пф-ф! –
отвечаю, как же мне их не отмести? Зимние дворцы строят так, чтобы
в них можно было поддерживать зимой тепло. А для этого делают
низкие потолки и крохотные помещения. Летом в таких дворцах очень
неуютно, словно в тесной каморке. Я полагаю, его высочество принц
не согласился бы укрыться в зимнем дворце летом! А он, между
прочим, совершеннолетний! Имеет право на собственное мнение. Нет,
думаю, король и сам не предложил бы сыну такой вариант. А дальние
дворцы… Давайте прикинем, ваше высочество, зачем король вообще
удалил старшего сына? Учитывая, что мы пришли к выводу, что король
на него не гневается? И на ум приходит только одно рассуждение.
Да-да, увы, но только одно. В столичном дворце стало слишком
опасно! А старший сын – наследник короны. И это одновременно
означает, что этого сына нельзя отправлять в дальние дворцы,
которые слишком близко к границам с другими королевствами, ибо
другие королевства могут оказаться не слишком дружелюбными! А
теперь скажите, разве я не права в своих выводах, ваше
высочество?
Нет, я, если честно, тыкала пальцем
наугад. Могли бы быть и иные причины. Но… но юный принц закусил
губу и не соизволил мне ответить. А это значит, что я угадала! И
это значит, что ты, Кляк, тоже был прав! Есть, есть в королевстве
опасность! И король Белфел Третий её чувствует! И, кстати, не
понимает, откуда она исходит. Иначе попросту придавил бы врага, ему
не привыкать! А он удаляет старшего сына. На всякий случай.
Да ты слушаешь ли, Кляк?!
- Слушаю… – глухо и отстранённо
буркнул чародей.
- Слушаю… – буркнул я.
Болело сердце. Отчаянно болело
сердце, как не болело никогда, даже когда его разрубили напополам
на полигоне Никодимуса. А ещё в чёрном проёме окна иногда мелькала
весёлая, рыжеволосая физиономия. Такая знакомая, добрая, рыжая
физиономия. А мысли текли чёрные, мрачные, выплёскиваясь, словно
кровь, из разорванной артерии. Когда Эля… когда мою Элю… в общем,
когда я потерял свою любовь, я упал в спасительный обморок, словно
в чёрный омут. И провалялся там, пока организм не сумел как-то
выйти из состояния шока. Наверное, это правильно. Иначе я попросту
сдох бы. Но сейчас я не впадал в прострацию, сейчас на меня не
наваливалось беспамятство. И сердце рвалось в груди. А мысли всё
ползли и ползли чёрными гадюками, и я не мог сказать им: «Цыц! Цыц,
подлые!». Потому что нельзя живому человеку остановить мысли.
Увы…