Солнечные лучи касались верхушек пихт, золотили редкую листву на берёзах, разнообразивших краснолесье. Мезенцев прибавил шагу, расстегнул ватную куртку. На перекрёстке просеки и таёжной дороги чудом сохранился вырвавшийся из гущины леса разлапистый куст боярышника. Тёмно-бурая листва почти облетела, голые ветки обильно усыпали коричневые ягоды. На нижних ветках сидела стайка обедающих снегирей. Мезенцев свистнул, но птицы лишь недовольно посмотрели на человека, и продолжали неторопливо склёвывать ягоды. Он подошёл к кусту, нарвал горсть ягод, снегири, покосившись на него, перебрались на верхние ветки.
У третьей бригады, сменившей две точки, стояли не один, а два трактора. Возле одного возился Игнат, крутивший мощным ключом с метровым усилителем стяжной винт на правой гусенице. Второй мирно тарахтел на холостых оборотах. Ко второму трактору были подцеплены сани с высокими бортами. В вагончике находилось четверо. Коля Снегирёв возлежал на рундуке, и читал толстую книгу. Иванов и незнакомый мужчина с длинной жилистой шеей, удерживавшей птичью головку с давно вышедшей из моды стрижкой «полубокс», пили чай, ведя обстоятельную беседу. У столика с радиостанцией примостился парень в чистой геологической куртке, и просматривал буровой журнал. Мезенцев доложил Иванову о причине своего прихода и вольно сел на лавку, чувствуя себя уже не гостем, а полноправным родичем таёжного братства. Мастер поморщился, обратился к собеседнику.
– Думал до утра побурят. Придётся тебе, Анатолий, съездить. Воропаев растележился, как специально. Сейчас скажи, на перевозку ехать, две бочки арестантов наболтает.
– Геологи на участке, какая бурёжка, одни монтажи, – хохотнул жилистый. – Чего не перевезти? Перевезу, перевозку в путёвку допишу, мне деньги не лишние. Да дело в том, времени-то сколько? Пока доеду, то, да сё, в темноте перевозить придётся, а у меня задняя фара не работает. Я людей давить не хочу, мне в тюрьму неохота.
– Ты ж с ремонта приехал. Я считал, у тебя трактор на мази. – В голосе Иванова слышалось крайнее удивление. Вообще, к Кострыкину, такую фамилию носил жилистый тракторист, Иванов относился со значительно большим уважением, чем к Воропаеву. Уважительность чувствовалась по разговору, по тону, с которым вёлся разговор. Воропаев был всего лишь тракторист, а кострыкинский авторитет распространялся далеко за рамки непосредственной работы. И теперь оказывалось, что уважаемый, рассудительный тракторист закончил ремонт с недоделками. – У тебя лампочка есть? Может, у Вогула спросить?