Последний граф тратил большие деньги на то, чтобы извести
нежить, совсем на этом издержался, впал в зависимость от ансуйских
ростовщиков, и по их совету притащил на свою голову палатинских
наемников.
Когда те захватили Брукмер и казнили графа, то превратили замок
в казарму. Богатые фрески покрылись чадом от костров и факелов.
Гобелены частью продали, частью изодрали на портянки. После этого
город и замок пережили еще многомесячную осаду королевских войск,
что процветанию также не способствовало.
Теперь в замке жил новый маркграф: человек аскетичный, экономный
до скупости. Слуг он держал немного, праздных придворных не держал
вовсе, солдат своих – кроме роты личной охраны – разместил в
городе. Оттого большая часть огромного замка пустовала. Ходили
слухи, что по этим холодным и пустым покоям до сих пор бродит
призрак последнего графа Витольда, сожженного иеремитами на костре,
и громко плачет о былом величии.
По этим-то коридорам, холодным и гулким, шагали мы в
сопровождении алебардистов из маркграфской гвардии. Путь от
замковых ворот до маркграфских покоев оказался удивительно долгим и
по безлюдности мог посоперничать с Чернолесьем. Пару раз путь нам
преграждали часовые, обменивавшиеся паролями с нашими провожатыми.
Еще раз-другой мы видели спешащих по своим делам слуг или чиновника
с кипой бумаг. Зато часто попадались крысы, удивительно наглые,
почти не стеснявшиеся присутствия людей даже в дневное время.
Наконец, солдаты привели нас к высокой дубовой двери.
Командовавший ими сержант зашел внутрь, чтобы доложить о нас, и
минуту спустя вернулся, приглашая нас войти.
За дверью оказался просторный кабинет, в котором сперва
бросались в глаза до блеска начищенные рыцарские доспехи,
установленные напротив входа. Рядом с ними всю стену занимала
коллекция мечей, аккуратно расположенных на подставках. Чего тут
только не было: от коротких и тонких кортиков до огромного, хищно
извивающегося фламберга, занявшего место под самым потолком.
Маркграф расположился возле пылающего камина за массивным столом
черного дерева, беспорядочно заваленным бумагами и кое-где
заляпанным чернильными пятнами. Был он немолод, высок, мускулист и
совершенно лыс, а ворот черно-красного камзола, казалось, готов был
вот-вот лопнуть от напора его бычьей шеи.