– Давайте, кстати, молодой человек, я вам выпишу бумагу о том,
что вы освободили монастырь, – проговорил отец Келлер, просеменив к
конторке и достав из ящика лист пергамента.
– Но я ведь еще его не освободил, – удивился я. – Не боитесь,
что я сбегу с этой бумагой?
– Ничуть не боюсь, – кивнул святой отец, обмакнув перо в
чернильницу. – Вы ведь разумный человек и хорошо понимаете: такое
письмо есть смысл подавать маркграфу только если монастырь в самом
деле освобожден. В противном случае его сиятельство очень быстро
узнает, что его обманули, и вы сделаетесь его врагом на всю жизнь.
Я бы, например, не хотел стать врагом его сиятельства. И вы не
захотите. А бумагу лучше выписать сейчас, потому что кто знает, что
с нами со всеми будет дальше? Глядишь, потом некогда будет.
Я почтительно поклонился и хотел поблагодарить его преподобие,
но нас грубо прервал лейтенант Хорн.
– Вот я слушаю вас, и хочется волосы на жопе рвать, –
проскрежетал он. – Вы не можете богословские вопросы потом
обсудить, а? Вас, господин егерь, прислали сюда обороной
командовать – так принимайте командование, а вы до сих пор не
удосужились даже узнать, какие силы в наличии, и как они
размещены.
И пока я собирался с мыслями, готовясь как следует ему
ответить,в коридоре раздался быстрый топот подкованных сапог по
камню. Секунду спустя в келью вбежал молодой худощавый парнишка лет
четырнадцати в мушкетерском плаще.
– Ваше благородие! – крикнул он, обращаясь к лейтенанту. –
Докладываю…
Хорн поморщился, как от зубной боли и кивнул в мою сторону.
– Вот кому теперь докладывай, – проговорил он.
– Ваше… – начал мушкетер и замешкался, уставившись на меня
широко раскрытыми голубыми глазами.
– Инородие, – подсказал Хорн сквозь зубы.
– Ваше инородие, – затараторил парень. – Меня господин сержант
прислали. Нежить на приступ идет, как есть вся. Видимо, не по нраву
им, что вы прорвались.
– Ну, вот теперь и командуйте, – проговорил лейтенант, сложив
руки на груди.
Вслед за юным мушкетером все мы, включая настоятеля, взбежали по
крутой лестнице с обтесанными, кое-где покрошившимися ступенями на
монастырскую стену. На ней уже распоряжался сержант, расставляя
вдоль крепостных зубцов усталых, обросших и осунувшихся солдат.
Любопытно, что трое или четверо людей под командованием сержанта
были одеты не в грязные разорванные мундиры, а в монашеские
рясы.