— Доротея, мерзавка,
немедленно выходи! – позвала я громким шепотом.
Тишина.
Зала эта, которой я так мало внимания уделила в прошлый раз,
теперь поразила меня бьющей в глаза роскошью. Кричащей роскошью. Сперва я даже
подумала, что все здесь из золота – стены, потолок, пол, изящная тонконогая
мебель. Все искрилось и переливалось мягким желтым цветом. Позже пригляделась:
нет, не золото – янтарь. Тонкими его пластинками кто-то с величайшим усердием
выложил узоры на стенах: желто-коричневые розы. И узоры эти мастерством своим
превосходили даже саму красоту поделочного камня.
«KG» было выложено тем же желтым янтарем по центру стены. Карл
фон Гирс. Разглядывая обстановку, я ненадолго даже забыла, зачем пришла.
Впрочем, я постаралась взять себя в руки и грозным шепотом позвала Доротею.
И снова негодяйка не отозвалась.
На трех стенах гостиной, меж тем, располагалось три двери.
Одна, нужно думать, вывела бы меня обратно в вестибюль; вторая, куда я с
перепугу ткнулась в первый раз, снова была наглухо заперта, а третья – огромная
двустворчатая дверь, оказалась открыта.
Вторая зала поразила не меньше. Стены, пол, величественные
колонны, огромный камин были здесь не янтарными, а пестрили всеми оттенками
красного, прорезанного тончайшими белыми прожилками. Яшма? Для верности я приблизилась
к стене и положила на нее ладонь – холодная, каменная, идеально гладкая.
Вензель «KG» здесь располагался в центре выложенного мудреными узорами каменного
пола.
Странно здесь было. Ни соринки, ни пылинки, свежо и чисто –
но столь тяжелая и неприветливая атмосфера витала в воздухе, что хотелось
бежать без оглядки. Все торжественно и печально. Как на кладбище. Если первая
гостиная источала солнечный свет, то эта сеяла тревогу. Я скорее пересекла залу
и распахнула следующие двери.
И не смогла решиться даже переступить порог.
Карл фон Гирс, сделавший первую гостиную янтарно-желтой, а
вторую яшмово-красной, эту почти полностью отделал угольно-черным камнем.
Обсидиан? Прожилки в черном камне кое-где отдавали голубым или красным – будто
камень светился изнутри. Манил и обдавал могильным холодом. Если и была в этом
красота – то дьявольская. Мне не хотелось даже звать Доротею, не хотелось
задерживаться здесь ни на минуту; лишь потому, что приметила очередную
двустворчатую дверь в конце залы, я шагнула на скользкий пол и преодолела
комнату почти что бегом.