- Иного гостя… на порог… пускать… не стоит, - ясно, хоть и
вымучивая каждое слово, произнес Елисей.
- Верно. Да только кто ж знал, - Ерема подхватил брата под
плечи. – Сядешь?
Елисей кивнул.
- Ему бы полежать часок, так ведь не вылежит, неугомонный.
Садись… и кровь оботри, на вот, - он вытащил из кармана холстину. –
Потом вместе спалим.
Елисей перекатился на бок, потом поднялся, тяжко, опираясь на
дрожащие руки.
- Приглянулась царю красавица-Яснолика… так приглянулась, что
вовсе голову потерял.
- И совесть, - добавил Евстигней.
- Совесть он еще раньше потерял, - Егор впервые раскрыл рот и
кулаки стиснул.
Ох, крамольные то беседы, негоже царя хулить… но со всей
крамолы, мною слышанной, сия не самая страшная.
- Конечно, если бы любовь случилось, если бы взял он ее в жены
перед Божиней и людьми, никто б и слова не сказал. Да только какая
любовь? Кто она? Дочь захудалого боярина, у которой за плечами из
приданого – воз мягкой рухляди да полдюжины волков. Не пара
царю…
- Особенно женатому, - проговорил тихо Егор.
- Именно… но разве его это когда останавливало.
Елисей сел, согнувшись, упираясь руками в пол. Бледный и
страшный. Волосы слиплись. Жилы на шее натянулись, что струны.
Голова покачивается. Губа закушена.
И вправду упрямый.
Кому с того упрямства легче. Еська рядом стоит, вроде как
монетку по пальцам гоняет, но при том взгляду с братовой спины не
спускает, чтоб, если покачнется вдруг Елисей, подхватить,
удержать.
Да и Ерема все больше не на меня, на него смотрит.
- Вот и велел царь, чтобы боярыня молодая постель ему слала…
тут-то боярин и взбунтовался. За дочь он и против царя готов был
пойти. Но куда ему, когда с царем свита. И боярина одолели. И
волков постреляли. И пригрозили Яснолике, что если плохо постель
постелена будет, то повесят голову отца ее на воротах, как и
положено со смутьянами поступать.
- С-сволочь, - просипел Елисей и голову вывернул, губы о плечо
вытирая.
- А кто ж спорит, - Егор отвернулся к стене, уставился на
раков.
- Седмицу простояли… и уехали. Напоследок царь за службу верную
пожаловал шубу соболью да перстень с зеленым камнем… и велел забыть
обо всех обидах, как то Божиней заповедано. Мол, простившим свыше
воздастся.
Елисей сплюнул, но мешаная с кровью слюна потекла по подбородку.
А когда Еська дернулся, чтобы вытереть, то отвернулся, не дал,
буркнул: