Впоследствии теории двух первых стали называть «субъективной социологией» и даже говорили о «русской социологической школе», к которой удостоили причислять и меня. Особенность этой «школы», позволившая назвать её субъективною, заключалась в том, что в ней интерес к делам человеческим не ограничивался вопросами о том, что есть, но и распространялся на категорию долженствующего быть, с оценкой существующего с точки зрения должного. Представлениям о должном, или идеалам в этом круге идей придавалось особое значение среди факторов прогресса и особое значение личностям, проводящим эти идеалы в жизнь. Занимаясь теорией прогресса, как осуществления идеалов деятельностью личностей, я не мог, конечно, не поставить вопроса о самом, так сказать, механизме истории, о сущности исторического процесса безотносительно к тому, что же осуществляется этим процессом – благо или зло, прогресс или регресс. Решением таких вопросов об объективной сущности исторического процесса независимо от субъективной оценки действительного хода истории и её результатов и о роли человеческой личности в этом процессе, я и занялся во второй своей книге. Становясь на такую точку зрения, я не отказывался от того, что и раньше признавал, и теперь продолжаю признавать «законным субъективизмом», а только резче отделил вопрос о том, как совершается всякая история, от вопроса, совершается ли историей и как на самом деле происходить воплощение истины и справедливости в жизни человечества.
Я не буду спорить, если мне кто-либо теперь скажет, что правильнее было бы начать теоретическое исследование данного вопроса не с определения прогресса, которое не может не быть субъективным, а с объективного изучения исторического процесса, отвлеченно взятого, как особой формы мировой эволюции, и изучения его без всякого отношения к нашим желаниям, стремлениям, идеалам, вообще к понятиям добра и зла. Но это не значить, что рядом с такою научною задачею не может существовать другая – задача оценки действительного хода истории с точки зрения добра и зла.
Придавая книге о сущности исторического процесса и о роли личности в истории строго «объективистический» характер, я только резче разграничивал задачи объективного понимания и субъективной оценки, обособлял задачу строго научную от задачи чисто философской, отнюдь не отрицая права второй из них на самостоятельное существование.