Друг семьи погиб на фронте в самом начале войны.
Семья Алексея Михайловича после его осуждения считалась «семьей врага народа», и однажды им пришло официальное письмо. В нем предписывалось в течение недели покинуть Севастополь, являвшийся главной базой Черноморского флота. Они переехали в Харьков, где жила Лешина прабабушка Прасковья Александровна. В пятнадцатиметровой комнате коммунальной квартиры они стали жить впятером: Лешина мама, бабушка Мура, Прасковья Александровна, трехлетний Леша и дядя Юра, ему исполнилось восемь лет. Своего отца Леша увидел впервые лишь после войны. За месяц до рождения сына отца отправили в военное училище, и в семью он вернулся в 1945-м.
Дом, в котором они стали жить, был построен еще до революции и принадлежал тогда богатому купцу. От парадной на второй этаж, где располагалась их комната, вела широкая лестница с мраморными ступенями и перилами. После революции в дом поселили семьи трудящихся, по семье в каждой комнате. В доме высокие потолки, арочные окна, паркетные полы и общие на весь этаж кухня с керогазами и туалет.
Довоенное время Алексей почти не помнил. В памяти осталась лишь девочка из детского сада, очень ему нравившаяся. Однажды он безапелляционно ей заявил: «Будешь моей женой!». Четырехлетняя Света не возражала. Правда, он смутно представлял свои супружеские обязанности. Много лет спустя его женой действительно станет Светлана, правда не та девчушка из детского сада, но все-таки Света.
Войну, начиная с дней, когда фронт докатился до Харькова, он помнил отдельными яркими эпизодами, скорее запечатлевшимися в его сознании картинками, иногда в сопровождении звуков. Они всплывали порой в памяти, словно фотографии тех лет из семейного альбома. В свои пять-шесть лет Алексей не способен был осмыслить происходившие события. Они все принимались им вполне естественно. Конечно, он ощущал страх, когда начались бомбежки, и радовался, когда в голодное время оккупации бабушке Муре и Прасковье Александровне удавалось раздобыть еду. Десятилетний дядя Юра ввел его в ватагу пацанов – старшему в ней было двенадцать лет, и Леша участвовал под его руководством в их повседневных делах.
Прасковья Александровна приобщила Алексея к Богу. Каждое утро, стоя на коленках перед иконой, он просил Боженьку, чтобы папу не убили на фронте, чтобы все они были здоровы и у них был хлебушек. Его Боженька был очень похож на прадеда по отцовской линии Илью: лысый, с большим животом и очень добрыми глазами. Он сидел в дореволюционном кресле, точно таком же, как в их комнате, и, улыбаясь, смотрел на Лешу.