Народ получил право голоса.
И потребовал выдать нашу светлость.
Сержант отказался.
В Кривой башне остались люди Хендерсона и синие плащи. Дворцовая
стража подчинилась воле лордов на четвертые сутки.
Пятые. Не то от напряжения, не то от страха — а я все-таки боюсь
того, чем это противостояние закончится, — меня тошнит.
Мы ждем штурма.
Меррон не знала, как долго она пробыла взаперти. Наверняка,
долго. Иногда приносили еду, воду. Ведро вот не забирали, но Меррон
к запаху притерпелась. Да и вообще, выяснилось, что привыкнуть
можно ко многому.
К холоду. К зудящей коже. К соломе. Грязному одеялу.
Злости.
Причем, злость была иррациональной: сколько Меррон ни пыталась
найти виноватого, всякий раз приходила к выводу, что сама дура.
Время от времени злость сменялась отчаянной надеждой на спасение.
Меррон пересаживалась к двери, прижималась щекой к сырому дереву и
начинала слушать тишину. Хотелось уловить в ней шаги. И чтобы дверь
открылась и ей сказали:
— Все будет хорошо…
Или хотя бы:
— Ты свободна.
Однажды она шаги услышала. И дверь открылась, вот только
сказали:
— Вставай.
Встала, пошатываясь от внезапной слабости, заслоняясь ладонью от
факела. После долгой темноты свет причинял боль. Из глаз сыпанулись
слезы, и охранник сказал:
— Побереги. Еще наплачешься.
На сей раз один. И расслаблен. Не считает Меррон за противника…
верно, что не считает. На ногах она с трудом держится, но с каждым
шагом — все уверенней. Охранник не крупный. И без доспеха, разве
что в куртке из бычьей кожи, на которую заклепки нашиты. Так это
для красоты больше… был бы у Меррон скальпель…
Скальпеля не было.
Комната, где с прошлого визита Меррон ничего не изменилось. И
Малкольм прежний, тот, новый, который имеет привычку по лицу бить.
Сегодня, правда, без доспеха, зато в алой куртке с двумя рядами
золоченых пуговиц. И сапоги высокие, до середины бедра. С
каблуком.
— Здравствуй, Меррон. Ты почему плачешь? Тебя кто-то обидел?
— Н-нет… там темно.
— И страшно?
— Да.
— Так страшно, что ты не будешь больше упрямиться? Ты ведь не
хочешь вернуться в камеру?
Меррон совершенно искренне замотала головой. В камеру она не
вернется.
— И будешь помогать?
Она кивнула. Пусть думает, что со страху дар речи потеряла. Нет,
ну и вправду дура же! Как она могла подумать, что этот нелепый
человечишко, который пытается казаться выше, и вправду способен
улучшить мир? Он только и умеет, что говорить.