Заинтригованный, Лера открыл первую страницу и бойким голосом побежал по строчкам, описывающим Киев далёкой старины. Не прошло и четверти часа, как он стал невольно запинаться, делать паузы и всё чаще поглядывать на открытую дверь кухни. В дверном проёме зияла непроглядная ночная тьма. В книге, между тем, такой же колдовской ночью старая карга набросилась на философа Хому и вмиг оседлав его, понеслась по полям да лугам. Когда Лера дошёл до места, где ведьма села в гроб и полетела, словно бешенная, под куполом церкви, голос у него задрожал и даже стал местами срываться на придушенный писк.
– Мама, – простонал в один из таких моментов Шурка, который к тому времени с головой забрался под одеяло, выставив в щёлку лишь ухо да один глаз.
– Ты чего? – судорожно выдохнул Лера.
– Там что-то шевелится, – доложил замогильным голосом Шурка.
Лера всмотрелся в темноту ночи.
– Да никого там нет, – сказал он, совсем пав духом.
– Нет, есть.
Шурка пулей слетел с кровати, схватил со стола огромный кухонный нож и юркнул обратно.
– Нету! – нарочито громко повторил Лера.
Повторил для Шурика, себя и на всякий случай для того, кто притаился в темноте. В ответ за дверью вздохнули и шумно почесались.
– Да это Джек! – откинул одеяло Шурка. – Собака наша. его мать, наверное, с цепи спустила на ночь погулять.
– Да, я собака, – внезапно произнёс Джек. – В хату не пускают, значит, собака.
Друзья на миг обомлели, но тотчас признали голос Евтуха Васильевича.
Снова вздохнув и почесавшись, Шуркин отец пополз в глубину двора.
– Нахрюкался у соседа нашего, – помрачнел Шурка. – Теперь к Джеку полезет спать. У него будка большая и сена я вчера натаскал.
На летней кухне зависла тишина. После встречи с Шуркиным родителем читать не хотелось. Книга отчего-то сделалась неинтересной, а ведьма ничуть не страшной.
– А давай, – предложил Лера, решив отвлечь приятеля от грустных дум, – к соседу твоему за вишнями слазим?
– Нельзя, – скучным голосом ответил Шурка. – Мать заругает.
– Откуда она узнает? – удивился Лера.
– Ну да, откуда?! – хмыкнул Шурка. – У дядьки Микиты не двор, а пограничная полоса. Он от самого нашего забора весь огород взрыхлил. Пройдёшь и всё видно, куда шли и откуда.
Лера задумался.
– А мы, – предложил он, – следы за собой заметать будем, как лиса Патрикеевна, хвостом.