– Спасибо. Я поговорю с ней, –
поднялся со стула Алексей. – А еще… Доктор, а мы сможем еще
попробовать ЭКО? Не сейчас, потом, попозже, – взглянул он с
надеждой на врача. – Я не для себя, не подумайте… Мне все равно,
какого ребенка Анюта вынесет мне из роддома – он в любом случае
будет моим, и я буду рад любому малышу. Ей сложнее, я понимаю… Мне
нужно знать, что говорить… что обещать ей.
– Двадцать семь лет – совсем не
возраст. Конечно, можно будет еще попробовать, и не раз. Но я
настаиваю на том, чтобы сделать перерыв года на два-три. Пусть
организм отдохнет от гормональной терапии, придет в норму, и Анна
успокоится, отвлечется. Возможно, тогда ЭКО даст результат, –
задумчиво проговорил доктор. – Перед выпиской я назначу вам обоим
восстанавливающую терапию. Было бы неплохо съездить отдохнуть,
вероятно, сменить климат. В любом случае, ее организм нуждается в
передышке. И да… В последнее время меня серьезно беспокоит ее
потеря веса. Необходимо, чтобы она поправилась в буквальном смысле
этого слова. Она невысокая девушка, но вес стоит поднять хотя бы до
шестидесяти, а в идеале – до шестидесяти пяти килограмм. При
меньшем весе пусть о следующем ЭКО даже и не мечтает. И чуть позже,
через месяц-два, я бы провел более детальное обследование вашей
супруги.
– Хорошо… Хорошо, я понял. Спасибо
большое, Сергей Борисович. Пойду к Анютке… – Алексей, получив кивок
от доктора, снова вернувшегося к монитору, вышел за дверь.
Отойдя от кабинета, он присел на
стоявшую у стены банкетку, и, опершись локтями на свои колени,
обхватил голову руками. Почему, ну почему все так? За что им с
Анютой такое испытание? И ведь не понятно, почему не получается!
Словно Господь твердо решил не давать им ребенка. Анютку жалко… Она
так переживает! От нее уже половина осталась. За эти три года она
действительно очень сильно похудела, возле губ появились горькие
морщинки, а в темно-каштановых, словно соболиная шкурка, кудрях
промелькнули ниточки седины. И что она только терпит! Ему смотреть
на нее страшно, когда она стонет от болючих уколов, или
сворачивается в клубок от боли, или выходит из кабинета в слезах… И
все ради того, чтобы взять на руки собственное дитя. Он бы так не
смог… А она даже слышать не хочет, чтобы взять отказничка. Хотя,
кажется, ну какая разница? Родители ведь не те, кто рожает, а те,
кто воспитывает, кто не спит ночами, кто видит первую улыбку,
первый зуб, первый шаг, те, кто делит с ребенком первые победы и
первые поражения… Хотя… Может, это ему все равно — что так Анютка
вынесет из роддома дитё, что этак… А ей каково? Родное дитя она
чувствовать еще в животике начнет, как он толкается, как растет…
Потом роды… Тоже то еще испытание. И приемного грудью кормить не
сможет, только из бутылочки… Наверное, для женщин это невероятно
важно.