– Нежностей не жди, – предупреждаю ее сквозь зубы.
Руки зудят, так и хочется прикоснуться к атласной коже, но я стискиваю их в кулаки и молча подхожу к кровати. Сдергиваю простыню и еле сдерживаю стон. Терпение, Тагир. Сабр. Это все отныне твоё, не торопись.
– Ты знаешь, что я могу быть добрым. Не зли меня, и тогда я забуду твой грех.
Она вскидывает голову, глаза сверкают злобой и яростью. Невысказанной агрессией и возмущением. Да, моя непокорная Ясмина, открой свой ротик. Но она молчит, хотя видно, как ее подкидывает от моих грубых слов. Что ж, у нас много времени, чтобы разговорить даже такую упрямицу, как ты, Ясмина Булатова.
Касаюсь, наконец, ее тела, глажу в нужных местах, чувствую отклик, но ни звука не слышно от Ясмины. И это злит, заставляет кровь кипеть лавой.
– Ну же, – толкаюсь вперед, ощущая, как от неожиданности дергается ее тело, а затем она замирает, впиваясь пальцами в простыню.
И тишина. Ни вскрика, ни стона. Вот так, Ясмина, да?! Что ж, больше не жди от меня ласки. Вот только, вопреки своим же словам, действую с ней не так, как позволял себе с Наилей. Мои руки порхают по коже моей второй жены нежно, как касания бабочки.
В самом конце чувствую дрожь ее тела и еле сдерживаемый стон. Но она продолжает молчать. Лишь замирает, отвернувшись лицом к стене, и молчит. Встаю с постели, надеваю домашние брюки, набрасываю рубашку и выхожу из комнаты.
– Что ты здесь делаешь?
Наиля от моего вопроса дергается, не ожидая, что я так резко толкну дверь и застану ее за подслушиванием с банкой у стены.
– Я… Я… – заикается, глаза бешено вращаются.
Детский лепет.
– Ты приготовила всё на завтра? – вздергиваю бровь, окидывая первую жену выразительным взглядом.
За восемь лет изучил ее вдоль и поперек. Все ее тайные мысли и желания, характер и привычки. А самое главное – нутро.
– Я убралась, – вскидывает голову, глядя на меня умоляющим взглядом. – Будет честно, если твоя младшая жена всё приготовит.
– Как сегодня?
– Думаю, завтра она исправится, любимый, – ластится, кладет ладонь на мою грудь.
Хватаю ее за запястье и стискиваю сильнее. Она морщится, видно, что больно и неприятно, но Наиля молчит, привыкла к грубости.
– Я твой муж. Я сказал приготовить еду тебе. Ты меня услышала? – жесткий голос, иначе никак.
Дай только женщине волю, она быстро свесит с твоей шеи ноги. Была лишь одна, которой я бы сам вручил лестницу до моей. Но она умерла восемь лет назад. Для меня умерла. Осталась одна ее тень. И воспоминания.