К
счастью дискуссию пришлось свернуть, так как на кирпичной стене я
увидела вывеску «пер. Механизаторов, 8». Очевидно, мой
дом.
–
Тонь, всё, я пришла, давай, до завтра!
Тоня, которая уже набрала воздуху для
очередного аргумента, так ничего и не ответила и, резко
отвернувшись, целеустремленно зашагала дальше. Обиделась. Жаль,
неплохой, вроде, человек.
Я
шагнула в подъезд. Там, в квартире N 2, мне предстояло знакомство с
супругом.
Квартира Лидочки Горшковой оказалась не
совсем ее. Точнее, квартира была коммунальной, с высокими
потолками, узкими комнатами и застарелым запахом убежавшего молока.
В прихожей громоздилась инсталляция из санок, велосипеда и каких-то
коробок.
Пока я пыталась угадать, какая именно из
четырех комнат моя, дверь той, что слева, распахнулась, и на пороге
возник печальный мужчинка с намечающимся животом, белобрысый и
усатый. Было ему около 30-35 лет, хотя в это время люди старели
быстрее, так что вполне могло быть и 25. Он исподлобья уставился на
меня и многозначительно молчал.
Ну, я тоже рассматривала его и тоже молчала.
Во-первых, я подозревала, что это и есть сам Горшков, супруг Лидии
Степановны, но это было не точно. Во-вторых, я банально не знала ни
имени этого супруга, ни темы для разговоров.
Пауза затягивалась.
Наконец, мужчинка не выдержал первым и мрачно
сообщил:
–
Суп прокис.
Я
продолжала молчать. Потому что не понимала, какую реакцию он ожидал
от супруги – просить прощения, бежать варить новый суп, рыдать,
пойти повеситься, в конце концов. Но хоть одно радует – теперь
стало понятно, что это и есть супруг Горшков, потому что по логике
какое дело постороннему человеку до супа Горшковых?
Не
дождавшись от меня ответа, Горшков расстроенно добавил:
–
И рубашку ты плохо погладила, Лидия. На рукаве две складки, и у
воротника.
А
вот это уже серьезное обвинение, пойду, значит, повешусь. Что-то на
ха-ха меня пробивает, поэтому, чтобы прекратить зарождающуюся
истерику, я резко вдохнула и выдохнула. Очевидно, приняв мою
реакцию за полное признание вины, Горшков нахмурился и
продолжил:
–
А вчера ты купила килограмм фарша по рубль восемьдесят пять копеек,
а в центральном гастрономе можно было взять за рубль
шестьдесят...
От
неожиданности я икнула.
Горшков продолжал что-то еще зудеть, а у меня
вдруг дико разболелась голова. Боль билась то в висках, то в
затылке, казалось в мозг вставили раскаленный гвоздь и медленно его
там проворачивают. Перед глазами потемнело и во рту ощутимо
почувствовался тошнотворный металлический привкус. Сквозь вязкую,
как кисель, пелену до меня доносился голос, который монотонно
бубнил, перечисляя грехи этого тела.