…Скоро, скоро часы деревянные
Прохрипят мой двенадцатый час…—
повторяю я одни и те же строчки, кутаясь в дырявый бушлат. Впереди – длинная осенняя ночь рядом с окоченевшими трупами.
Слышно, как на лагпункте, в одном из бараков, хором поют жулики:
Ах, вот си-ижу я-а в одино-очке,
В окно тюремное-е гляжу-у…
Я хорошо знаю эту песню, меня всегда поражало в ней несоответствие текста с мелодией. Слова – грустные, полные безысходной тоски, а мотив – разухабисто веселый.
…А слезы катятся, бра-атишка, незаметно
По исхуда-а-алому лицу-у…—
с присвистом летит песня.
Я останавливаюсь и слушаю. В песню вливаются звонкие женские голоса, очевидно, подхватил соседний женский барак.
…Меня-а окликнут часовые,
Окликнут раз, окликнут два-а,
Взведут курки они свои стальные,
Тогда наве-ек убьют меня-а…
Интересный народ жулики. Они единственные из заключенных, кто продолжают вести приблизительно тот же образ жизни в лагере, что и на воле. Они стараются получше одеться, играют в карты, воруют, пьют одеколон и денатурированный спирт, любят, ревнуют, ссорятся из-за женщин… Они знают, что за любовную связь полагается карцер, и какой! Карцер, из которого трудно выйти живым. И все-таки их это не останавливает. Я никак не пойму, что это – хорошо или плохо? Что это – «любовь сильнее смерти» или отчаяние обреченных?
Песня смолкла, и стало совсем тихо, как на кладбище. За проволокой, лениво шагая, прошел часовой и негромко кашлянул. Я собрал сухие ветки, положил их на землю и прилег.
…Скоро, скоро часы деревянные
Прохрипят мой двенадцатый час…
Я поднялся и сел. В самом деле, почему же и я завтра не могу отправиться туда же, куда отправились Максим Сорокин и Потапыч? Разденут меня догола, отдадут мою одежду еще живому арестанту и положат на скользкие стеллажи рядом с другими мертвецами.
Где-то в тайге прокричала сова. Я стал скручивать цигарку. Но свернуть ее мне так и не удалось, я услышал осторожные шаги у стены мертвецкой.
Затаив дыхание, я стал напряженно слушать.
Несколько секунд было тихо, потом опять захрустели ветки под чьими-то шагами. Инстинктивно я взял в руки толстую палку.
Из мрака выросли две неясные фигуры.
– Потапыч… – негромко позвал мужской голос.
Я встал во весь рост.
Обе фигуры быстро подошли ко мне. Это были мужчина и женщина.
– Нет Потапыча… – ответил я.