Двигаться он не может. Возможно, повреждён позвоночник.
Возможно, он уже никогда не сможет подняться – и сон…, иногда такое
бывает, человек зверски хочет спать, но как бы ни старался, уснуть
не может. Часто случается такое дело нехорошее, при повреждениях
мозга. Не опасных в принципе – в больнице поправят за пять минут…,
в вагоне поезда, который едет хрен знает куда? Вполне возможен отёк
мозга и последующая смерть…, но, почему-то, всё это время он до
смерти боялся только одного - что захочет в туалет, но туалета тут,
кажется, нет. Придётся ведь под себя, в штаны прямо…, да и был бы
этот туалет - сам дойти не сможет. Вот-вот крышка, но ему всё равно
- он боится того, что обгадится на полу, как полудурочное домашнее
животное…
-Ты поссать если надумаешь, вон туда тебе. – Фиксатый показывает
пальцем. Там стена, в ней узкий проём. За ним приоткрытая дверца,
оттуда шум колёс поезда идёт сильнее всего. Понятно, почему звук
этих клятых колёс столь оглушительный – по сути, между рельсами, по
коим колёса стучат, и вагоном, нет ничего, кроме небольшой дырки в
полу.
-Ага. – Кепочка говорит. – Только не пытайся через парашу ноги
сделать.
-По рельсам размажет. – Фиксатый кивком показывает на эту дверь.
– Нормальная параша, не вонючая, ничё такого, если метко срать, гы.
Только рельсы все потом в говне. Гы.
-Ага, Фиксатый, прикол бля. – Сердито добавил мужик в кепке. –
Почти середина двадцать первого века блять. А вагоны как из
тридцатых прошлого. Того гляди, встречать наш этап будут
краснопёрки в бушлатах, с калашами наперевес, пидоры штопанные
сука, и блять с собаками. Реал в натуре, чувство такое.
-Ну. – Кивнул Фиксатый. – Кепыч, так оно и будет. Это у нас тут
двадцать первый век во всю хуячит, а там братан, они всё ещё
думают, что Сталин жив и из Кремля команды раздаёт, гы.
Почему-то, в памяти поплыли кадры из старого-старого фильма о
тех самых тридцатых – грязные вагоны, мужики в ватниках, лагерные
овчарки…, попутно, память снова подкинула несколько эпизодов из
миновавшего уже периода его жизни.
Почему-то, всё шло винегретом. Вспомнился день, когда он пришёл
к Жеке – подъезд, вспомнился. А потом сразу момент, когда его
впихивают в камеру. Но совсем не в ту, в которой он должен был
оказаться. Трое мускулистых откормленных парней и двое худых, с
вороватыми, бегающими глазками, поднимаются с кроватей. Один
разминает кисти рук, хрустя суставами.