– Ладно, капитан, вставай, – поторопилась я закончить тягостную
сцену, – а то коленки простудишь.
– Он больше не капитан. – Прервала меня владычица. – Сегодня
Канасси лишился всех прав. И поскольку ты отказала ему в привилегии
получить их снова на службе тебе, жизнь этого данааэ передается на
суд его клана.
– Да свершиться сказанное. – Из-за спины владычицы с возвышения
спрыгнул Канриль и с крайне серьезным видом снял с Канасси перевязь
с ножнами. – Клан вынесет свой приговор.
И почему, интересно, мне не было страшно за этого
приговоренного? Может, потому, что рожа у него стала неприлично
довольной? Не слишком ли легко он отделался? И не стоило ли
все-таки законопатить его на какие-нибудь местные рудники, пока
была такая возможность? Любопытно, как здесь дело обстоит с
рудниками?
Правду говорят, что один дурак за минуту задаст столько
вопросов, что умный на них вовек не ответит. Это точно про меня!
Разумеется, не в той части, где про умных.
А взгляд опять непроизвольно вернулся к Лавириэль, я никак не
могла перестать пялиться на нее. Почему-то не оставляло чувство,
будто мы уже виделись. Что за глупости? Где бы, интересно? Но, тем
не менее… Может, если дар… Дар! Ну конечно же дар.
До меня дошло! Причем две вещи сразу. Во-первых, это ее образ я
видела там, в заброшенном сиде, когда пел Суинни. Поняла, наконец,
кто его недоступная принцесса. Да уж, ничего не скажешь, принцесса
так принцесса. Но было еще и «во-вторых» и оно поразило меня даже
больше, чем «во-первых». Я поняла и чей суириннен носил Вессаэль.
Подвеска с изумрудом, камнем цвета ее глаз!
Бедный, бедный Суинни. Теперь ясно стало, что это за
непреодолимая причина, о которой он говорил. Любить жену своего
друга это вам не хрен собачий! Оставалось лишь посочувствовать.
Хотя… Прислушавшись к дару еще разок, я с удивлением поняла: связь
между бардом и владычицей все-таки существует, и я ни разу не
ошиблась, сказав ему об этом. А значит… Значит, все еще может быть.
Жизнь-то у данов длинная…
– А теперь слушайте все, – прервала излишне драматичную паузу
Лавириэль. Она что-то колданула, и ее голос долетел до самых
дальних уголков зала. – Будем считать, что представление всем Инны,
гостьи Совета, состоялось. И за любую попытку оскорбления своего
гостя, Совет будет карать как за попытку оскорбления его
самого.