Из офиса я выбралась без потерь, и Псих не смог бы уже меня
догнать, хотя я и не знала, пытался ли он. Возможно, Хохмин так
треснул его в бубен, что Псих просто упал и больше не поднялся. Во
всяком случае, я на это надеялась.
А в больнице мне удалось уломать доброго доктора, пожилую
тётечку, дать мне больничный. Она почему-то посчитала, что меня
избивает сожитель, и на волне всё той же женской солидарности
откликнулась на мою просьбу.
В итоге, вкупе с выходными, я не появлялась на работе половину
недели. И то были счастливые блаженные дни моего неведения. Псих
мне не звонил и не писал, и я начала думать, что моя выходка не
обернётся катастрофой.
Вот только за все те годы, что мы работаем вместе, мне пора бы
уяснить одну истину: Псих такой же злопамятный, как и я. И
понедельник заставил меня понять свой промах.
— Скажи, Хохмин, ты мне достался, как воздаяние за грехи прошлых
жизней? — гнусаво спросил Сергей.
Почему гнусаво, спросите вы? Да потому что сидел он в своём
удобном кресле, запрокинув голову на спинку и зажимая кровоточащий
нос пальцами.
— Что такого сделал тебе мой нос? Ты чуть ли не дважды в год
пытаешься его сломать!
А Никита, слегка пристыженный, сидел в кресле напротив и
помалкивал. Как выяснилось, парень он был не только добрый и
улыбчивый, но и скорый на расправу. Поэтому, не долго думая, или,
что вернее, вообще не думая, после разговора с Сашей — милой
соседкой его Натальи — он узнал, какая, оказывается, тварь его
лучший друг, и пошёл к нему.
Сергей даже толком понять не успел, что произошло. Вот Никита с
красным, как у рака, лицом влетает к нему в кабинет, хватает за
волосы и прикладывает со всего маху лицом о стол. Не объясняя
ничего и даже не крикнув своё коронное «ублюдок». Наверное, в этот
момент все злодеи из фильмов, те самые, что проводят целую лекцию о
причинно-следственных связях своих поступков, собрали целое
совещание на тему «а что, так можно было?», и пришли к консенсусу,
что нельзя так поступать. Но Никите было всё равно, ведь он всегда
сначала делал — и лишь потом думал.
— Никиточка, родненький, чего молчишь? Чем я перед тобой
провинился?
У Сергея была странная привычка: когда его кто-то очень сильно
злил, он начинал обращаться к ним уменьшительно-ласкательно. Хотя
иногда он прибегал к этой форме не от злости, а от усталости.
Сейчас Сергей испытывал нечто среднее между этими двумя чувствами.
Но усталость явно преобладала над злостью.