Зато к концу зимы я уже более-менее освоила то, что юные даны
постигали на момент вступления в «школьный возраст». И Тавель все
чаще и все настырнее стал настаивать на переносе занятий в школу, к
другим учителям – индивидуальные уроки уже не давали того
результата, какой требовался. Да и свои дела хисстэ из-за меня
совсем забросил и оно его не радовало. Но Вессаэль был против, и,
подозреваю, причины этого были загадкой даже для него. В конце
концов, Тавель, отчаявшийся выведать их, обозвал сьеррина не
слишком лестными для него словами и один уехал на Стальной,
предварительно в строгом согласии с традициями и ритуалами разделив
с ним свою риву. Все-таки клятва телохранителя – это святое, против
такого не попрешь.
В общем, все шло, можно сказать, на редкость тихо, мирно и
занудно, до того самого дня, который я запомню надолго. На всю
жизнь, наверное.
Начало-то у него было вполне обычное – позанималась с Вессаэлем,
несколько раз прогнала комплексы, оставленные перед отъездом
Тавелем, искупалась, а после обеда пошла на конюшню к Теви, где и
застал меня «телефон» от Авенеля с просьбой приехать. Еще
порадовалась, что успела оседлать лошадь и сделать это получится
быстро.
Приехала действительно быстро, и до самого заката мы спокойно
общались с солнечным, что никогда не мешало ему работать. А затем
его не устроила какая-то складочка на «занавеске», в которую я была
укутана, и он подошел ее поправить. Повернул непослушную ткань раз,
другой, третий – та, видно назло ему, возвращалась на место с
упорством, достойным лучшего применения. Ну, он и дернул слишком
сильно, обозленный этим неожиданным сопротивлением.
Шелк с тихим шелестом сполз под ноги, оставив меня стоять перед
ним в чем мать родила. Я даже не дернулась – привыкла уже, что даны
воспринимают это без нашего драматизма. Тем более скульптор, тем
более такой…
А он застыл, с очень странным выражением в глазах, не в силах,
похоже, отвести взгляд от моей груди. Потом с легким, едва уловимым
вздохом, протянул руки и нежно, мимолетно коснулся сосков, тут же
испуганно оставив их в покое. А они вдруг откликнулись на столь
неожиданную ласку… Волна сладкой дрожи пробежала по моему
позвоночнику и свернулась мягким клубком где-то внизу живота. Наши
взгляды встретились… и не смогли оторваться друг от друга. А затем
я сама, не отдавая себе отчета в том, что делаю, закинула руки ему
на плечи и губами нашла сухие горячие губы дана, пальцами зарывшись
в его волосы, пахнущие почему-то горькой пылью.