Впрочем, долго удивляться хисстэ мне не дал. Попеняв за то, что
я отдала оружие в чужие, любопытные руки, он быстро разогнал
собрание и повесил лаири обратно мне на пояс:
– Свой клинок, как и свою жизнь, можно доверить только другу или
мастеру, – изрек он крайне торжественно, под понимающими, надо
сказать, взглядами остальных.
Я прониклась красотой фразы и пообещала больше так не делать.
Вокруг разочарованно повздыхали, но смирились, и об инциденте можно
было забыть, если б не еще один пронзительный взгляд ювелира в мою
сторону. Н-да… любопытно. Оч-чень он меня заинтересовал. Поэтому
когда мастер как бы невзначай предложил показать мне и свой цех, я
согласилась не раздумывая. Да и мастерскую ювелиров посмотреть
действительно хотелось – всегда питала слабость к украшениям.
Тавель против экскурсии тоже не возражал, опять с головой уйдя в
обсуждение заточек и абразивов с оружейниками, и мы пошли, все
четверо. То бишь я, мастер и два приставленных к нам гномаэ, один
из которых был его сыном. Как меня заверили – совсем недалеко.
Цеха и правда располагались по соседству, разделенные лишь
недлинной галереей, старой на вид и удивительно мрачной в тусклом
блеске едва тлеющих светильников. Освещение, как и везде в здешних
пещерах, было устроено из привычных уже данских шариков, но в каком
плачевном виде! Это сколько ж времени их не подпитывали, что они
дошли до такого состояния? Неужели так трудно… «Н-да, – оборвала я
сама себя, – гномаэ действительно трудно, а даны здесь гости
нечастые и вряд ли утруждаются поправкой пещерного освещения».
Чисто механически, проходя мимо, я подпитала гроздья почти
угасших светильников, которые тут же разгорелись ярко и празднично,
неузнаваемо преобразив этот высоченный коридор. Балайет
одобрительно цокнул языком, удивленный тем, что хоть кому-то из
ушастых было до этого дело.
Но мне уже было не до его удивления. Я глаз не могла оторвать от
выпуклого барельефа, почти скульптуры, только теперь, в ярком
свете, проступившей на старой каменной стене. Потрясающе! И дело не
в тонкости работы, а напротив, в лаконичности каждой линии, каждого
штриха, и в том мощнейшем впечатлении, которое она производила,
похоже, именно благодаря этому. Странная, почти схематичная женская
фигура, лишь наполовину вышедшая из стены и словно протягивающая к
нам руки прямо из камня – вот и все, что там было. Жест то ли
мольбы, то ли благословения. Но помимо воли меня потянуло к ней
словно на веревке. И я пошла, не задумываясь над тем, что и зачем
сейчас делаю, и не обращая внимания на протестующие крики гномаэ за
спиной. Впрочем, мастер быстро пресек их одним могучим рыком
«Молчать!»