Таёжная ночь сгустилась окончательно и обступила их со всех сторон. Мигель оторвал взгляд от костра, поднял голову. Высоко-высоко в небе мерцали звёзды. По сравнению с небом Марса здесь их было гораздо меньше, но вот всё остальное - запахи и звуки ночной тайги, одинокий костёр, удивительная земная девушка Ирина, предстоящий ночлег в палатке под открытым небом… Всё это превращало текущие минуты в какие-то волшебные первозданные драгоценности, которые нельзя взять в руки, но можно очень долго хранить в душе, время от времени доставая и любуясь.
Да, подумал он. Пожалуй, этих минут я никогда не забуду. Может быть, будут в моей жизни другие, лучше и ярче. Наверняка будут. Во всяком случае, мне хочется, чтобы они были. Но таких уже не будет никогда. Это совершенно точно.
К Байкалу они подошли на третий день вечером. Но сначала его услышали. К уже привычным таёжным звукам – журчанию недалёкой речки, шелесту листьев и шороху ветвей, разговорам птиц в какой-то момент присоединился далёкий приглушённый грохот-рёв. Ничего подобного Мигель с Конвеем в жизни своей не слышали, а посему с некой тревогой переглянулись. Ирина заметила.
- Байкал ревёт, - сообщила буднично. – Сердится.
- Как это – ревёт? – не понял блюзмен. – Разве он живой?
- Т-сс, - девушка приложила палец к губам. – Не вздумай задать этот вопрос при нём. Услышит – беды не миновать. Отомстит.
- Шутишь, - понимающе улыбнулся Конвей.
- Ни капельки, - серьёзно сказала Ирина. – С Байкалом шутки плохи. Что до живой или нет – сами увидите. Скоро уже.
Тайга кончилась, словно обрезанная гигантским ножом, и они вышли на опушку. Далее на сотню метров простиралась неровная голая местность, там и сям поросшая свежей весенней травой. Затем виднелась узкая полоска песчаного пляжа. А за ней…
- Господи, - благоговейно произнёс О’Доэрти и перекрестился. - Спасибо, тебе, что я это вижу.
Бру-уу-шшш-рр-х… Бру-уу-шшш-рр-х… Бру-уу-шшш-рр-х…
Ревел байкальский прибой, раз за разом накатываясь на песчаный берег. Грозно и в то же время умиротворённо. Сразу за ним вода, казавшаяся живой, переливалась всеми оттенками серого, голубого и синего с примесью жидкого золота, светлой охры и аквамарина, сверкала под вечерним солнцем, тянулась к горизонту и дальше, за него, куда-то в светлую и радостную бесконечность. Ветер был свеж и щедро насыщен чистейшей байкальской влагой, - путники дышали им полной грудью и не могли надышаться.