Толстяк довольно усмехнулся:
- Именно. С местными правилами ты знаком, нос держишь по ветру.
Я навел справки, Клаккер, ты шустрый малый. И как только у нас
объявился, успел перезнакомиться со всеми унтерами в округе, с
блатными, с мусором из ночлежек. Ты знаешь, кто я. А я знаю – кто
ты.
Бритый налысо мужчина поставил рядом с грязной посудой
опустевшую кружку и пригорюнился. Плохо, когда тобой стали
интересоваться. Лучше не попадаться на глаза государственной машине
и исполнителям ее воли. Для здоровья и спокойной жизни куда как
лучше вообще не привлекать внимание. Но – не сложилось.
- Мне рассказали, что ты из себя представляешь, Клаккер. –
Полицейский поправил сползший ремень и равнодушно кивнул хозяйке,
приковылявшей к столу. Дождался, когда та поставит перед ним стопку
с пахучим самогоном и щербатую тарелку с просоленным до каменного
состояния салом. Небрежно махнул – «проваливай», и продолжил: - Ты,
Клаккер, тот еще жук... Бывший вояка, герой войны и хозяин
собственного дома в пригородах на той стороне. Представляешь?
Обладатель своего, отдельного, почти выплаченного дома!..
Клоповник тот еще, но сам факт... Даже я себе пока не могу
это позволить, а тут – нищий оборванец, выпертый на пенсию...
- По состоянию здоровья, - осторожно влез в монолог бывший
солдат.
- Ага. В зеркало загляни, горе-инвалид... А самое главное, имея
жалованное императором право жить на Солнечной Стороне, ты
околачиваешься здесь, в Изнанке. Ищешь сбежавших за приключениями
молодых лоботрясов, обмениваешь информацию, выступаешь посредником
при выкупе украденных ценностей. Одним словом, топчешься на моей
поляне, мозоля глаза.
- Так я берусь лишь за те дела, от которых отказалось
полицейское управление.
- Мне – плевать!.. – Шольц опрокинул стопку в бездонную глотку и
отправил следом шмат сала. – Патент покажи сначала... Что? Нет
патента? Тогда ты, Клаккер, совершаешь государственное
преступление, вмешиваясь в работу официальных властей. Подрываешь
авторитет и способствуешь местному криминалу. Если бумаги оформить,
то прощай домик и здравствуй каторга. От пяти до пятнадцати лет –
за красивые глаза...
Потушив в наступившей тишине вонючую цигариллу, толстяк вздохнул
и вытащил из безразмерного кармана грязную тряпицу. Положил перед
собой и постучал по бурой материи пальцем: