Шольц скривился, будто набил полный рот лимонами, но пререкаться
не стал. Высунулся в коридор, нашел глазами пару местных унтеров,
грустно топтавшихся в отдалении:
- Лекаря сюда, живо. И ящик подыщите, побольше. Чтобы тело
вытащить, не привлекая лишнего внимания... Нет, два ящика!
Два...
Вернувшись в комнату, толстяк зло рванул воротник, выдирая
пуговицы с мясом и уставился на монстра, пришпиленного к стене
железными загнутыми прутьями.
- Чем это ты его? Кочергой, что-ли?
- Ага. Парочка валялась под ногами... Ну, потом еще объяснил,
что меня кромсать – последнее дело. Вроде проникся.
- Сейчас тебя подлатают. А потом расскажешь, что за гадюшник ты
разворошил. Любитель покопаться, чтоб тебя...
* * *
Морозным ранним утром Клаккер подошел к закрытой двери дома, над
которым болталась на ветру вывеска: «Колониальные товары Аграта».
Подтянув широкие сани, на которых ворочался многократно штопаный
мешок, палач снял с плеча обрез и приставил ствол к дырке замка.
Сдвинув чуть ближе к косяку, нажал на спусковой крючок, и добавил
ногой по вздрогнувшей двери. Затем тесаком располосовал мешковину и
сбросил на снег черное тело, многократно спутанное веревкой.
Убедившись, что на шее сидит тяжелый стальной ошейник, разрубил
узлы и зашвырнул тварь внутрь, не забыв закрыть дверь.
- Вот так. Обратно к себе удрать ты не сможешь, умельцы удавку
ковали. А вот за обещание меня товаркам скормить – поквитаешься. Не
зря Ткач хвастал, что чужих здесь не бывает. Заодно и это гнездо
зачистим... А потом и за головой прогуляемся. Нельзя Шольцу
отчетность нарушать.
Мужчина поглубже нахлобучил шлем, прислушиваясь к еле различимым
крикам и стрельбе, потом перезарядил обрез и добавил:
- Ладно, десять минут отдыха, и пойду работать. А то холодно
здесь, как бы не застудиться...
Вторя его скрипучему голосу прозвучал чей-то вопль и затих.
Бездушное орудие палача вершило вынесенный приговор.
- Вот скажи мне, в кого ты такой твердолобый уродился, а?
Взгромоздившись на табурет, начальник отделения Сыска и Дознания
дымил цигариллой, изредка сплевывая коричневой слюной в сторону
пленника, норовя попасть между прутьев решетки. Флегматично
разглядывая полицейского, на узком топчане сидел бритый налысо
мужчина, изредка почесывая жесткую щетину.
- Я, как порядочный человек, тебя покрывал, на шалости мелкие
сквозь пальцы смотрел. А ты? Надо же было учудить – устроил самосуд
в центре города, допустил смерть пятнадцати человек... Или
семнадцати? Черт его знает, там куски по всему дому собирали, до
сих пор коронеры проблеваться не могут.