Впрочем, надежды не оправдались. Старший лорд Монтегрейн
вынырнул из толпы и схватил сына под руку, едва тот успел сделать
несколько шагов от двери.
— Где тебя носит, черт тебя подери? — прошипел отец сквозь зубы,
старательно улыбаясь и почти не двигая губами — для сторонних
наблюдателей.
— Да так, — не слишком удачно пошутил Рэймер, — то там, то
здесь… — И тут же прикусил язык под убийственным взглядом
светло-серых глаз.
— Опять, что ли, развлекался с горничными? — От недовольства
сыном фальшивую улыбку лорда Монтегрейна перекосило на один
бок.
— Я не сплю с горничными, — огрызнулся Рэймер, вырвав наконец из
отцовской хватки свой локоть.
Стоило лорду Монтегрейну застукать сына с гувернанткой дочери
полгода тому назад, как теперь он уверился, что вырастил дурака, не
пропускающего ни одной юбки. А спорить с отцом было все равно, что
с влюбленным принцем Конрадом, поэтому Рэймер предпочел
промолчать.
Они отошли к столикам, где он, не дожидаясь слуги, наполнил и
тут же опустошил стакан с водой. Хмыкнул про себя — ничего так
вышел вечерний забег. Должно быть, он и впрямь выглядел так, будто
только что выбрался из чьей-то койки.
Хорошо хоть стража не стала придираться, за каким чертом лорд
Монтегрейн шастает туда-сюда, а затем носится по коридорам, когда
давно должен быть в бальном зале. Хоть в чем-то дружба с его
высочеством давала преимущество — Рэймер был тут своим.
Почти.
Пока на горизонте не появлялся сам король или его младший сынок,
которому Монтегрейн еще не сломал нос только благодаря тому, что
тот был еще совсем мелким щенком. Сиверу недавно исполнилось
двенадцать, но доводить до белого каления он умел профессиональнее
некоторых взрослых.
От младшего принца мысли плавно перетекли к другому юному
созданию, и настроение Рэймера испортилось окончательно.
Что-то совсем мелкое, испуганное, в платье, напоминающем
воздушное пирожное, с огромными испуганными глазами и облаком
длинных светлых волос. Не знай Монтегрейн, что на Бал дебютанток не
приглашают до шестнадцати лет, решил бы, что заставшей их на
балконе девчонке от силы тринадцать.
Ну что ему стоило улыбнуться и вежливо попросить никому о них не
рассказывать? Так нет же, досадуя на свою собственную оплошность за
то, что не посмотрел на балкон, прежде чем на него спускаться, он
поступил в духе собственного отца: сорвался на том, кто не мог
ответить.