Бейтрис всхлипнула, Ари сжала руку подруги и посмотрела на
Аннунциату. Да, она должна была бы вцепиться в это ангельское
личико сердечком с огромными голубыми глазами и пухлыми губками. За
этой маской доброго ангела скрывается та еще лиса, опасная, злая и
голодная. Такая же напала на них с Бастьеном на болотах, когда они
заблудились…
Сейчас бы сказать что-то грубое, хотя бы напомнить Аннунциате,
что родители сбагрили ее в монастырь, потому что она позорила семью
— как говорили, строила глазки сразу троим — богатому лавочнику,
конюху и троюродному дяде. И на вопрос, насколько это все было
невинно, так никто и не ответит.
Нет-нет, нельзя. Недостойный аргумент. Ари же не «крестьянское
отродье», не пристало ей вести себя так, как они хотят. В конце
концов, этикету Ари учили. Все же замерли и ждут, что сейчас эта
«нищенка, оказавшаяся среди аристократов случайно, как свинья,
зашедшая в тронный зал» покажет свою природу. Аннунциата точно
ждет, чтобы потом фальшиво ужасаться, что лорд-маршал захотел взять
в жены крикливую склочную крестьянку. Мол, Аннунциата к Ари со всей
душой, а она... Конечно, было бы чудесно, если бы слухи о ее
неблагородной природе дошли до «жениха» — да даже до короля — и он
отменил бы свадьбу… Но этого не будет, поэтому нечего радовать
«подруг».
Ари как-то забыла, что встретит не только восторженное лживое
восхищение, —противное, липкое, но безобидное. Будут еще попытки
оскорбить и унизить, вот такие — прикрытые вроде как сочувствующим
взглядом и искренними добрыми намерениями. Об этом она подумает
после, в своей комнате, без назойливых свидетелей.
Ари вздохнула и вежливо ответила:
— Ну что ты? Как можно верить слухам? Зачем пятнать честное имя
благородных людей нелепыми баснями? Я уточню у моего супруга, что
случилось с братом Бейтрис, упомяну, что ты уверена, будто его отец
пытал пленных и наслаждался их стонами… думаю, он должен знать, как
порочат наше семейное имя. Или… зачем ждать? Сейчас же пойду к
матушке Имельде и спрошу, как она могла одобрить мой брак с
настоящим исчадием ада.
Она слегка поморщилась — будь ее воля, она бы никогда не
произнесла этих слов — «наше семейное имя», надо же! Внутри все
кипело — и от отвращения к Лингрэму, и от ненависти к этим «милым
подругам». Но они-то и не подозревают, что аббатиса одобрила бы
любой брак. Если бы они знали, что Ари продали из-за ее владений,
то вряд ли вели бы себя так подобострастно. Они завидуют.