Да что с ней такое? Что вообще можно почувствовать, глядя на
парадный портрет? Ари разозлено зачерпнула черной краски и начала
лихорадочно замазывать лицо, перечеркивала волевой подбородок с
ямочкой, тонкие губы, чуть впалые щеки, еле заметные тени под
глазами. Странно, как будто художник не смог полностью вытравить
следы любых переживаний, как обычно на портретах. Что? Опять бред,
какие переживания? Какая красота? Какие сомнения? Откуда у нее эта
вера в то, что лорд-маршал — нормальный человек???
Ари вскочила, сорвала покрывало с кровати, набросила его на раму
и свернулась клубочком на постели. Она устала, просто устала, надо
поспать — и все пройдет, утром окажется, что все в порядке, что ей
только приснился этот день, когда она впервые вела себя, как
великосветская дама, и это ей не понравилось…
Но приснилось ей, конечно, другое. Она вновь была в захваченном
пиратами замке, бежала по узким переходам и коридорам,
уворачивалась от желавших схватить ее грязных рук. За спиной громко
топала погоня, лязгая оружием. А Ари… нет, Ингрид, она снова была
Ингрид, все еще чувствовала на горящих щеках запах Аберраха,
прикосновение его грубых губ, а на боках тлели огнем синяки от его
бесцеремонной хватки. Она задыхалась, но бежала все дальше, к
единственному избавлению, которое ей оставалось. Скала, веками
незыблемо стоящая у берега, с нее можно обратиться к богам океана.
Лучше смерть, чем этот позор — быть игрушкой пирата, глумящегося
над нею. Он преследует ее, желая схватить, издалека рычит что-то
своему отребью, и они опускают руки, пропускают ее, дают ей
выбежать на свежий воздух, наполненный запахом моря и свежестью
ветра, который подхватывает ее и несет навстречу избавлению…
Вот и скала, сейчас она загадает, чтобы сгинули все обидчики,
сорвется в пропасть, прямо в лапы бурных волн, и все кончится. Или
она попадет к Морскому Царю и там попросит его о милости.
— Люблю непокорных, — хохотнули у нее за спиной, и даже ветер
испуганно стих, перестал быть ей опорой.
Она обернулась и увидела Аберраха, издевательски смотревшего на
нее глазами Лингреэма.
— Не подходи! — закричала она, отступая спиной к обрыву.
— А если подойду? — он ухмыльнулся, обнажив острые клыки.
— Я прыгну!
— Прыгай, — он равнодушно смерил взглядом бушующее море. — Но
тогда я прирежу всю твою родню, крошка. Пока они помяты, но
живы…