Мира на миг прикрыла глаза и болезненно выдохнула:
— Не уберегла я тебя, как было велено мне…
— Матушка, я помогу вам, — глотая слезы, шептала над ней Слава.
— Не сможешь, милая. Мое сердце вот-вот разорвется, я знаю это, — сказала Мира, из последних сил приподнялась и, устремив горящий взор на дочь, очень тихо, чтобы Федор не услышал, прошептала: — Выслушай меня... Ты должна поехать в Архангельск. Там недалеко от царского красного терема есть заброшенный дом с синими ставнями… в нем живет ведающая матушка… скажи ей, что ты приехала к Лучезару от Миры… она поможет тебе, — Мирослава чуть перевела дух и уже громче добавила: — Ты поняла меня, доченька? Отправляйся в Архангельск, благословляю тебя на то…
Федор, отчетливо расслышав последние слова мачехи, вмиг приблизился и, схватив Славу в охапку, оттащил девушку от умирающей женщины и яростно завопил:
— Какой еще Архангельск?! Никуда ты не поедешь! Мой женой будешь, я сказал!
Мира несчастно простонала, протягивая к дочери руку. Вдруг Артемьева безжизненно отвалилась к стене. Слава увидела, как из тела матушки начала вылетать душа. Дико вскрикнув, девушка неистово забилась в руках Федора, крича:
— Пусти! Слышишь, пусти! Умирает она!
— И поделом ей! — жестоко прорычал Федор, таща ее по коридору прочь.
Ноги Славы болтались в воздухе, и она изо всех сил пыталась вырваться из рук Артемьева, чтобы броситься к умирающей матери.
— Отпусти! Я хочу к ней! — кричала в истерике Слава.
— Никуда не пойдешь. А раз не слушаешься меня, так сидеть тебе под запором!
Федор дотащил брыкающуюся девушку до ее горницы и бросил на кровать. Слава, плачущая, ошалевшая от всего, лихорадочно выпалила ему прямо в лицо:
— Не стану я твоей! Слышишь, Федор?!
— Это мы еще посмотрим! — с угрозой прошипел он и вышел прочь из горницы, предварительно заперев дверь и вытащив из замка ключ.
.
Восстание продолжалось трое суток. Каждый день к бунтующим присоединялись все новые люди. Зарево горящих дворов было видно на несколько верст. Восставшие стрельцы, на сторону которых перешла большая часть бедных горожан, безнаказанно вершили самосуд и управляли всем в городе. Почти все приближенные воеводы Ржевского попали под расправу разъяренного люда. Улицы, дворы, площади Астрахани были наполнены запахами горящего дерева и крови. Федор, который являлся одним из самых ярых зачинщиков бунта, оказался нынче в чести. Дом и усадьбу отца его более не трогали, хотя восставшие продолжали грабить дома купцов, чиновников и дворян. Жгли их усадьбы и безжалостно расправлялись с хозяевами.