- Продолжайте, - сдержанно произнес
Константин глубоким и чуть хрипловатым голосом, заканчивая
нарождающийся спор.
Следующие три машины представляли
собой вариации традиционных колесных бронеходов, аврально
доработанных для применения в условиях массированного применения
мощных орудий и бронебойных снарядов. Усиленные двигатели,
дополнительная броня, пушки в увеличенных и облегченных башнях.
Иван молчал, сумрачно наблюдая за перемещениями образцов. Молчал и
в процессе показа последней машины, представлявшей инициативный
проект группы молодых специалистов - внутрицеховой транспортер с
установленной сверху батисферой, в которой прорезали амбразуру для
малокалиберного орудия. Снаружи ходовая часть защищалась
противоосколочной броней, за сферой располагался вспомогательный
дизель для ее вращения, укрытый под кубическим кожухом. Иван
ограничился тем, что легонько пнул массивное колесо на пневматике
низкого давления, постучал по коробу и пробормотал себе под
нос:
- Машина для боевых действий в
цеху... – он развернулся к бородачу и уже громче спросил. -
Скажите, как вы представляете себе это на поле боя?
Конструктор уже вдохнул побольше
воздуха для достойной отповеди, но Константин, сохраняя прежнее
бесстрастное выражение, остановил его коротким движением руки.
- Господин Терентьев, - без всяких
видимых эмоций произнес монарх. – Вы сможете сказать все, что
считаете нужным, завтра, на Государственном Совете. Мы внимательно
вас выслушаем. Теперь давайте посмотрим на эту технику уже под
открытым небом…
* * *
Поскольку Константин определенно не
был расположен общаться с ним немедленно, Иван не остался на
продолжение демонстрации, а отправился восвояси, отдыхать и
готовиться к завтрашнему дню. Терентьев полагал, что сейчас
придется утрясать какие-то формальности, может быть даже заказывать
номер в гостинице, но всевидящая служба протокола уже все устроила.
Попаданца перехватили у выхода, при вторичной проверке документов,
и вежливо увлекли в специальный гостевой домик.
Весь день Иван составлял Речь,
точнее, раз за разом проговаривал и оттачивал то, что набросал по
пути в Петроград. Когда, наконец, язык стал заплетаться, а мысли
забуксовали, с ощутимым скрежетом цепляясь друг за друга в гудящей
голове, он решил, что достаточно, тем более, что уже стемнело.