Дело с работорговлей было самым
шумным - в процессе «рейдовых операций» по Северной Америке «волки»
организовывали целые рынки, где продавали антиквариат,
драгоценности и рабов. Там же играли в карты и иные азартные игры,
которые Астер объявил вторым наигнуснейшим изобретением плутократии
после концепции всеобщего избирательного права.
Жалобщики упирали на подрыв
дисциплины среди армейцев, которые там, на рынках, проигрываются и
растрачивают казенные деньги. Кроме того, непрофессиональная
распродажа живого товара противоречила поправкам к законам о
расовой чистоте и отборе – слишком много потенциально ценного
материала, особенно женщин, было продано по демпинговым ценам или
просто испорчено.
Ответ Томаса сводился к тому
(примерно и в очень дипломатичных выражениях), что если армейские
офицеры такие бедные, что купить девочку не на что, то пусть не
ходят на рынки. А если «Фабрики жизни» перестали восполнять
демографические потери и Нации приходится считать по головам
инородных производителей, это вина не честных солдат, а тыловых
горе-организаторов.
Дело замяли, «ягеры» продолжали свою
нескончаемую войну со всем расово неполноценным миром. На
заснеженных просторах русских степей, в убийственной сырости
южноамериканских джунглей, под огненным солнцем северной Африки –
солдаты с крыльями нетопыря на петлицах и волчьей мордой на
штандарте, сражались с неизменной стойкостью и успехом.
Штадур был последней остановкой,
доступной для обычных смертных. Дальше начиналось царство
государственных тайн и строго ограниченного пропуска. Вагон почти
опустел, осталось не больше десятка человек, все либо военные, либо
тот сорт людей, в которых наметанный глаз сразу узнает
государственных служащих высокого полета. Томас спустился на первый
этаж вагона, в буфет, и выпил стакан яблочного сока. Сейчас, против
обычных привычек, он с удовольствием принял бы чего-нибудь
покрепче, но здесь алкоголь не подавали. Чистые помыслы,
незамутненный разум и что-то еще… Фрикке не помнил.
Так он и стоял у окна, отпивая по
глотку, а поезд, меж тем, стремился дальше, на северо-запад, к
центру мира. Если прежде путь пролегал по открытому пространству,
то теперь состав двигался в специальной защитной трубе. За стеклом
мелькали бетон и стальные панели, подсвеченные редкими плафонами и
светом самого поезда. Изредка «Breitspurbahn» проносился мимо
грузовых платформ, наполненных техникой и какими-то грузами в
разнообразной таре.