— Какое у вас странное представление о пугливости вашей кошки,
ваше высочество, Петр Федорович, — Ушаков скептически хмыкнул, и
перевел взгляд с кошки на меня.
— Ну, почему же, — я задумчиво протянул руку и попытался снять
Грушу с шеи, потому что она у меня уже вспотела в том месте, где
разлеглась теплая, пушистая зверушка. Кошка уходить с такого
удобного места не захотела и вцепилась в камзол, выпустив когти. —
Ай, — острые когти добрались до кожи и весьма чувствительно
оцарапали ее. — Отцепись, животное, — мне, наконец, удалось снять
Грушу с плеч и опустить ее на пол. Кошка пыхтела, как закипающий
чайник, раздувшись при этом как шар, став в два раза больше за счет
вздыбившегося пуха. В тот момент, когда она оказалась на полу,
Груша громко мявкнула и, повернувшись ко мне пушистой задницей,
задрала хвост и побежала к двери. — Ну вот, обиделась, теперь
задабривать придется, сметанкой свежей, а то, зараза такая, спать
не даст, будет всю ночь по мне скакать, — мы с Ушаковым проводили
кошку взглядами, при этом во взгляде начальника Тайной канцелярии
читалось отношение к ней, написанное большими буквами, которые все
были нецензурными. — Андрей Иванович, а может, вы мне поведаете,
почему я почти со всеми посетителями встречаюсь в своей
спальне?
— Ну как же, ваше высочество, а где же еще? Ежели вы почитай все
свое время здесь проводите, словно тут у вас и кабинет рабочий, да
приемная для аудиенций, — Ушаков переступил с ноги на ногу, тяжелее
опершись на трость, ему явно было тяжеловато стоять передо мной,
но, не слишком понимая, что делаю, сесть я ему не предложил. — Иной
раз мысль крамольная мелькает, что ее величество Елизавета Петровна
едва ли не в черном теле вас держит, и вовсе не любящая тетушка она
вам, а злая мачеха.
— Надо же, не знал я, что так обо мне думают при дворе, — я
внимательно смотрел на старого лиса, который сухо улыбался, глядя
на меня. — И чем же я заслужил этот образ бедной сиротки?
— Ну, посудите сами, ваше высочество, — Ушаков снова переставил
трость, а на виске у него я заметил капельку пота. Махнув рукой на
стул, за столом, первым сел на соседний. Ушаков глянул с
благодарностью, и с явным облегчением сел на предложенное место,
вытянув вперед правую ногу, и лишь затем продолжил. — Встречаетесь
вы с посетителями, как сами упомянули, в опочивальне; при этом
многие думают, что не по какой-то своей причуде, а просто потому,
что вам негде больше принимать посетителей. Криббе ваш за копейку
удавиться готов, даже на одежде Великого князя экономит, — и он с
явным неодобрением оглядел мой камзол, который не так уж сильно
отличался от его, чтобы смотреть таким взглядом. Подумаешь,
брюликов на нем не стало, единственные украшения — серебряные
пуговицы, да у самого камзола немного крой поменялся, в нем я хотя
бы двигаться мог, ведь когда на тех же поединках дуэлянты красивыми
жестами сбрасывали камзолы и оставались в рубашках — это они вовсе
не форсили перед зрителями, они таким образом свободу действий
получали. Теперь же я мог свободно поднять руки без риска вывихнуть
их из суставов, а окружающие решили, что на мне сэкономили, никогда
бы не подумал.