Врач и медсестра посмотрели на гроздья геморроидальных узлов в дедовой заднице. Опытные медики поняли, что этот офицер взял, каким-то непостижимым для им современной науке способом, горе своих солдат, а оно выперло в этом, мешающем быстро двигаться, недуге. "Да вам, Абрам Соломонович, нужно в тыл ехать, вы сегодня не боец, а обуза. Езжайте с нами, нас через двадцать минут увозят в расположение медсанбата в десяти километрах отсюда"
Дед мой еще более помрачнел и говорит: "Ну, вы, товарищ доктор, хорошо понимаете, что значит ваш отход с линии фронта перед наступлением – даже раненых не будет, батальон ляжет костьми весь. И как буду выглядеть я, если один на весь батальон, останусь жив?! Да еще благодаря геморрою?! И детей, и внуков моих задразнят – потомки педераста. Так что делайте, что хотите: колите, режьте, но чтобы на первые полчаса атаки мне хватило прыти бежать впереди и, как подобает коммунисту и политруководителю, схлопотать пулю в грудь. Это приказ!"
Медики переглянулись и по их бессловесной, выработанной годами совместной работы связи промелькнула примерно такая мысль: да, настоящий мужик этот Абрам Соломонович, поукокошили подавляющее большинство таких за двадцать пять лет Советской власти и три года войны. Ну, не сделает его смерть погоды на этом участке фронта, а положим всех мужиков, кто будет страну из руин поднимать, кто будет генофонд восстанавливать?" Про генофонд я не уверен, что они обсуждали. Тогда о нем было даже думать опасно: Вавилова уже сгноили, генетика была под запретом.
Врач вслух и говорит медсестре: "Сделаем товарищу Лазовскому обезболивание по-Пироговски. Это сейчас все, посмотревшие соответствующий фильм, знают, что Пирогов – родоначальник практики применения в России эфира для общего наркоза. А тогда только медики могли догадаться, что сейчас на моего деда нахлобучат маску и он погрузится в забытье. Абрам Соломонович поздно понял, что его лишают воли, для того, чтобы злодейски утащить в тыл. Он принялся взывать к политическому самосознанию медработников, но только надышался паров эфира и погрузился в сон.
Проснулся дед на белой больничной койке медсанбата от грохота канонады. Он оказался прав, все его подчиненные погибли в этот день. Через несколько дней, его отправили во вновь сформированный штрафбат, в котором он довоевал до победы. Но домой он попал только в 1948 году, так как из штрафбата его послали на лесоповал.