Вскоре Гарри оказался в комнате с десятком кроватей, тумбочек и
стульев.
— Моё имя офицер Ласски, обращаться господин офицер или офицер
Ласски, сэр, это понятно?
— Да, сэр, то есть офицер Ласски, сэр, – поправился Гарри.
— «Да, сэр» вполне достаточно, при ответе на вопрос, – с едва
заметной улыбкой ответил офицер-воспитатель. – Завтра в восемь
общее построение, в десять присяга. Подъём и зарядка в семь,
привыкай, ты теперь кадет Её Королевского Величества военной
академии, – отчеканил офицер Ласски и вышел.
Гарри сглотнул. То, что дядя Вернон не может быть таким добрым
просто так, он понимал, но вот что его определят в кадеты... А со
следующего дня думать о Дурслях стало некогда. Подъем, зарядка,
построение, занятия и снова построение. Но, к своему удивлению,
Гарри понял, что ему тут нравится, на него не орут и не заставляют
работать. Кормят вкусно, а то что учиться надо, а ещё строевая -
так это даже весело. Хотя были и те, кто звал по ночам маму, но
Гарри в их число не входил, ведь его мама умерла, а значит звать её
нет смысла, а вот если он будет плохо стараться, об этом сообщат
Дурслям и тогда его ждут неприятности, и так как неприятностей юный
Поттер не хотел, он старался и быстро понял, что вовсе не бездарь.
Офицеры-воспитатели хвалили его, и через четыре месяца на его
погонах появился шеврон, говорящий о том, что он вице-командир
взвода.
Так, за учёбой и строевой пролетел год, а за ним ещё пять. К
Дурслям Гарри возвращался лишь на летние каникулы. И с тех пор, как
в первый год дядя забрал его из кадетского училища, и Гарри,
затянутый в военную форму с нашивками вице-командира взвода,
переступил порог дома на Тисовой, его жизнь изменилась. Больше не
было чулана, а вытянувшийся Гарри стал чуть ли не гордостью Дурслей
перед соседями. Тогда как дома его просто не трогали, а Дадли и
вовсе боялся, ибо, попытавшись вспомнить любимую охоту на Гарри,
он, к своему удивлению, осознал, что растянулся на земле, а кузен
нависает над ним.
Жаловаться родителям младший Дурсль не стал и с тех пор просто
оставил кузена в покое, что более чем устраивало Гарри. Так и
повелось - лето у Дурслей и десять месяцев в кадетском корпусе. И
вот настал его одиннадцатый день рождения и снова перевернул уже
устоявшуюся жизнь вверх дном. Дядя в гневе потрясал письмом и
требовал, чтобы Гарри сознался, что он натворил, а Гарри его
искренне не понимал - он лучший ученик потока, имеет не одну
грамоту и благодарность.