–
Одной чекушки маловато будет, – пока мы шли, решил Глобус. – Может,
сразу две попросить? Ну, чтобы потом опять не бегать, по такой
жаре.
–
Не даст, – категорически отмёл глобусово предложение дед Митрофан,
– у неё снега зимой не выпросишь.
–
А если мы под честное комсомольское?
–
Нет, не даст. У неё в прошлом году Павлуха Драч огород косил.
Сговорились за чекушку, как водится. Так она в результате еще
виноватым его сделала. Так что чекушку он ей отдавал, – хохотнул
дед Митрофан. – Сказала, что косу он ей поломал. А чего там ломать,
если коса и так старая была и вся покоцанная.
Мы
вошли в соседний двор.
Как объяснил дед Митрофан, наша соседка, баба
Райка была старухой крайне прижимистой и бережливой. Домашних своих
держала в строгости и разносолами категорически не баловала, так
что они потихоньку разъехались, кто в город, а кто в соседнее село,
как бабыдусин рыжий Ильюха.
–
А почему она так бедно живёт? – спросил Глобус, рассматривая
латанное-перелатанное вылинявшее платье, которое одиноко сушилось
на невысоком корявом плетне, отделяющем двор от сада. – Коза же вон
у неё есть.
Возле плетня, в тени старой разлогой груши
действительно развалилась коза, бесстыдно выставив напоказ
волосатое вымя. Бока её ходили ходуном от жары.
–
И даже три, – поправил Глобуса дед Митрофан и пнул упавшее яблоко.
– Но остальные на школьном дворе пасутся.
–
Во! Даже три, – повторил Глобус, – это же молоко, сыр, масло. Овощи
из огорода опять же свои, фрукты из сада.
–
А ещё по два гектара сахарной свеклы каждый год берёт полоть, –
поддакнул дед Митрофан, – так что и сахарок у ней водится, и
самогон есть из чего гнать.
–
А зачем ей столько самогона?
–
Да это же наипервейшая валюта на селе, – усмехнулся дед Митрофан
наивности Глобуса. – За чекушку можно любые дела порешать – и дров
привезти, и нарубить, и выкосить, да хоть бы и кадриль
сплясать.
–
Неужели она пенсию не получает?
–
Как это не получает? – хмыкнул дед Митрофан, – не просто получает,
а своего покойного Порфирия пенсию на себя перевела. У него
фронтовая, побольше будет.
–
А что же она такая бедная? – спросил я, покосившись на давно
потерявшее свой первоначальный цвет и форму платье.
–
Дык она новую одёжу не носит. Бережёт, – гыгыкнул дед Митрофан. –
Одну кофту, помнится, носит, лет эдак, может, около двадцати, если
не больше, та уже аж светить прорехами стала. Как решето. А вот
бают, приехала как-то Нюрка, ейная дочка, из города. Навезла кучу
новой одёжи, а она всё равно в эту хламиду уцепилась и носит. Так
Нюрка взяла и в навозную кучу всё выбросила. А ей новую взамен
дала. И вы знаете, чем всё закончилось? Райка новую одёжу всю в
шкаф сложила, на хранение, значится. А сама пошла и из навоза
старую эту рванину достала, подстирала и до сих пор
носит.