Где-то там, за низенькой оградкой дома на Тисовой четыре кипели
страсти, магические и не очень. Где-то там кипела и бурлила
настолько разнообразная и разномастная жизнь. Жизнь, которая его не
так чтобы волновала, ведь в конце-то концов, что и в какой именно
мере может волновать едва переступившего свой полуторагодовалый
возраст мальчугана? Именно поэтому приблизительно до пяти всё было
в той или иной степени хорошо и спокойно. И что с того, что
взрослые зовут его ненормальным, мальчишкой — как угодно, но не по
имени. Что со всего этого, если он, как это ни странно, вернул. Не
сказать чтобы полностью, не сказать чтобы насовсем, но теперь он
хотя бы понял, что именно и «куда» именно у него украли. В тот день
ему исполнилось практически пять, и он таки не сумел сбежать.
Отметили, как говорится, день рождения. Вот только избитый, в
синяках, ссадинах и грязи Гарри сидел на асфальте и улыбался.
Это же странно, вы не находите, тебя мутузят трое таких же, как
и ты, мальчишек, должно бы плакать, вот только Гарри не плакал.
Наоборот, едва лишь экзекуция прекратилась, как он поднялся и с
какой-то совершенно невнятной для окружающих улыбкой потопал по
направлению к дому. Такого и бить-то страшно, именно после этого
случая кузен и присмирел, ненадолго, но тем не менее. А пока Дадли
пытался сообразить, чему это столь самозабвенно лыбился отпинатый
им, Пирсом и Гордоном Поттер, оный самый Поттер сидел в своём
чулане, точнее не так чтобы сидел, скорее очень даже лежал. Лежал и
всё так же весьма по-глупому улыбался.
Уже засыпая, Гарри и не ведал о том, что где-то там, на другом
конце океана, точно так же, как и он, улыбается грустившая до этого
девочка. В тот день, как она впоследствии об этом расскажет, брат
пребольно дёрнул её за косу. Ох, как же по настоящему до чёртиков
это было больно. Убежала, заплакала и в отчаянии мысленно завопила
в пространство об этой совершенно огорчительной, вопиющей
несправедливости. О злом и совершенно недобром брате и о родителях,
которые как будто бы и не родители вовсе. И каков же был её шок,
когда ей ответили. Этот ответ, он был не менее печальным, отдавал
нотками грусти и боли, но он был таким родным, таким важным и
нужным. В тот миг будто бы что-то неведомое встало на своё законное
место. Встало и, защёлкнувшись с более чем характерным щелчком,
стало чем-то для них неотъемлемым.