– Эта записка – его рук дело, –
торжественно сообщил мне Ойя, выкатив грудь колесом и для пущей
убедительности кивнув в сторону лежачего. – Раз уж ты разбираться с
этим не захотела, я разобрался по-своему. Давай! – гаркнул он таким
страшным голосом, от которого у меня самой кровь в жилах стыла. –
Говори, что хотел сказать! Все тебя слушают!
– П-п-п… – нечленораздельно запыхтел
рыжий стихийник. Приподнял голову. Капельки крови одна за другой
закапали на лакированный дощатый пол.
– Громче! – рявкнул Ойя. Первые ряды
таинственным образом опустели. – Чего бормочешь под нос?!
– П-п… – Меньше всего на свете мне
сейчас хотелось смотреть в разбитое лицо одного из своих
ненавистников. С перекошенным носом и глазами, наполненными
слезами. – Прости.
– Громче! Громче давай!
А он же файер. Он выше меня не на
одну ступень в иерархии. И только потому, что меня угораздило
заиметь телохранителей в лице собственных друзей, ему приходится
терпеть такие вещи.
– П-прости! Прости, я… я не
хотел!
– Всё нормально, – ободряюще
улыбнулась ему, едва сдерживая подступающую волну гнева. – Вставай.
Иди. Забудем.
Мне нельзя устраивать скандал прямо
здесь и привлекать еще больше внимания. Сириус тоже смотрит. Я
адекватная, спокойная и абсолютно неконфликтная девушка. Если
сорвусь хоть раз – всё пропало.
– Это всё? – изящно изогнул бровь
файер, скрестив руки на груди. – Он – один из тех придурков, из-за
которых тебя страшно одну отпускать в пределах кампуса. Из-за
которых твоя учеба в академии больше на прятки похожа. И это всё,
что ты хочешь ему сказать?
– Да, – выдохнула, не отрывая глаз от
лица Ойи. – Это всё. Что я могу сказать.
Я видела, как меняются его эмоции.
Гнев, жалость, грусть. Непонимание, но принятие.
Мы выросли в одном мире, хоть
изначально должны были расти в разных. Возможно, если бы не я,
ребята точно так же задирали бы нейтралов просто от нечего делать,
и считали бы это занятие безобидной шалостью. Но всё сложилось так,
как сложилось. Я воспитывалась в особняке Горьску, я близка с Ойей,
Рином и Миши достаточно для того, чтобы они принимали меня за свою,
и слово «пустышка» ранило бы их точно так же, как меня. Даже
сильнее оттого, что со сложившейся в обществе иерархией ничего
поделать нельзя, насколько бы высоким статусом, насколько бы
плотным кошельком ты не владел.