‒ Спасибо, я справлюсь, вызову такси, ‒ я не знала, как
отнестись к его словам. ‒ И не стоит благодарить, я всего лишь
делала свою работу.
Я пыталась вытащить телефон из сумки, чтобы заказать машину, но
дрожащие руки не хотели его находить. Замок на сумке назло не хотел
открываться.
‒ Не надо такси, вас отвезет наш водитель. Хозяин кафе не
против, я уже договорился с ним, ‒ официант подошел ко мне поближе
и указал на машину сзади себя.
Двигатель работал и за рулем сидел молодой парень. Я отчаянно
кивнула головой, и официант из кафе взял меня за локоть и подвел к
машине.
‒ Спасибо, … ‒ я сделала паузу, надеясь услышать его имя.
‒ Паша, ‒ парень улыбнулся мне и открыл дверцу машины. ‒ Это вам
спасибо. Коля отвезет вас, куда скажете. Я рад, что хоть чем-то
сумел вам помочь. До свидания.
Официант попрощался со мной и закрыл дверцу. Я все еще не
верила, что незнакомый парень волновался обо мне. Водитель спросил
адрес, куда меня отвезти, и больше вопросов мне не задавал, чему
была рада. Я ехала и смотрела в окно, где мелькали серые дома и
одинокие голые деревья, как и я, выстроившие в ряд. Домой я доехала
быстро и, поблагодарив Колю, зашагала к дому. Мне не повезло пройти
незамеченной в свою спальню, папа успел выйти из кухни ко мне
навстречу.
‒ Ева?! Что случилось? ‒ он ринулся ко мне и обнял. ‒ Да на тебе
лица нет, и ты вся дрожишь!
Я разрыдалась, попав в папины родные объятия и только там
почувствовав себя в безопасности.
‒ Папа! Он вернулся! И он снова готов разрушить мой мир!..
Ева
Суровый военный мужчина испугался моих слов, да так сильно, что
его лицо побелело. Я никогда не видела его таким раньше, даже когда
хоронили маму. Он тогда держался высоко поднятой головой, сжатыми
губами, руками по швам и малословностью. Сейчас он больше
испугался, чем растерялся.
Папа снял с меня верхнюю одежду и оставил там же, на полу в
прихожей. Моя сумка лежала около двери, сапоги я стянула сама. Папа
провел меня в зал, нежно приобнимая, и усадил на диван, затем
развел бурную деятельность. Заставил меня выпить коньяк, чтобы меня
перестало трясти, разжег камин, принес плед, заварил чай и все это
без лишних слов, лишь изредка поглядывая на меня. В его глазах не
было упрека или укора, только понимание и отцовская любовь
вперемешку с беспокойством.