Ромыч красноречиво округлил глаза, указывая на девчонку, и Лёха сквозь зубы выдавил:
— Чё ты во мне дыру, бля, сверлишь?! Нам гарантия нужна, на случай, если мусорские гниды на пятки наступать станут. А за неё поторгуемся.
Дуняша возмущенно топнула ногой, позабыв про покалеченную ступню, и едва не взвыла от стрельнувшей от лодыжки до колена боли. Но Змей лишь успокаивающе стиснул крохотную ладошку, переплел пальцы с её пальчиками, как бы говоря, что бояться нечего. Ч-чёрт, это было безумие, тащить с собой мелкую красотку, но решений своих Лёха не менял никогда. Сама напросилась, пытался он оправдать сам себя, однако, внутренний бес нашептывал, что именно этого и хотел Змей.
Она теперь его. И хрен он кому её отдаст.
Вскоре вернулся Данилыч, злой, как сто чертей, молчаливый. Сунул в руки Ромычу саквояж, хмуро бросил Дусе, мол, там всё, что может понадобиться, и засмолил горькую самокрутку. Вот тут Дуняша почувствовала, что страх вновь липким потом скатился по лопаткам, но давать задний ход было поздно. Какой же с неё врач, если она слову не верна?! Ведь подсознательно знала, что всё равно бы увязалась за бандитами, и не в раненом Лёхе дело. Ну, то есть, конечно, в нём... В общем, она обдумает свой сумасбродный поступок после, когда они покинут деревню.
Когда схлынула волна адреналина, боль в ноге напомнила о себе, и Дуся вспомнила, что у неё только одна туфля. Да если бы даже было две, разве это пригодная для тайги обувь? Пришлось снова просить Данилыча о помощи. Старик ненадолго ушел в кладовку, и принёс кроссовки. Размера они были на четыре больше, но в данной ситуации выбирать не приходилось. Пока девушка завязывала шнурки, Илья строго гаркнул:
— Одумалась бы ты, девочка. Глупостей-то наделать всегда успеешь, да назад не воротишься. На кой тебе это всё? Ты мальчишек не знаешь, и не пропащая, вижу я. На кой, спрашиваю, увязалась за Лёхой?!
Дуняша поджала губы.
— Я уже сказала! Ранен он.
— Пффф. — фыркнул дед, с укором глядя на неё. — ра-а-анен… О себе подумай. О родителях. Каково им будет-то? Благоразумие, оно, конечно, трудно дается, да всё лучше, нежели с бухты — барахты бросаться в приключения! Мамка, небось, извелась вся, и батя твой…
— Нет у меня мамы. — отрезала она, выпрямившись, и Данилычу стало неуютно под её взглядом, полным горечи. — бабуля меня вырастила. Отец вечно на службе, некогда ему со мной было в куклы играть. Воспитывать — воспитывал, спуску не давал, да. А всё равно, не видела я толком ни ласки, ни заботы его! Мать бросила нас, я её и не помню толком. Говорят, красавица была, да только гулящая.