Тогда я не придал значения приходу этого сумасшедшего, заросшего
седыми космами, старика. Но отец всегда верил в высшие силы и питал
слабость к предсказаниям. Не раз заводил речь о том, что нашему
народу нужен ребёнок: сын чистокровного Инглинга и Каменной жрицы.
Он вернёт детям равнин утраченную магию.
Тогда мне это казалось смешным, бредом воспалённого сознания. А
сейчас…
– Я рассчитываю на тебя, сын мой, – глухо произнёс лорд,
опускаясь в кресло. – Если справишься, я щедро награжу тебя:
признаю перед людьми и дам своё имя – не об этом ли ты мечтал,
Ренн?
– Ваша воля закон, мой господин.
Он кивнул удовлетворённо, потёр подбородок.
– Я всецело доверяю тебе в этом деле. Ты упрям, но далеко не
глуп. Собери отряд, возьми с собой Дема: щенку давно пора
превратиться в матёрого волка. Банда Топоров – не самая главная
ваша задача. И помни! – лорд взметнул палец. – Никто не должен
ничего знать. Время пока не пришло, я умею терпеть. А теперь
иди.
Не помню, как покинул его кабинет. Ноги несли знакомой дорогой
прочь – необходимо побыть в одиночестве, собрать обрывки мыслей в
цельное полотно. Решить, как быть дальше.
Отец выглядел помешанным: глаза светились фанатичным блеском,
когда он рассуждал о пророчестве и покорении Антрима. Сумасшедший
тщеславный старик. Мало ему денег, мало ему власти и славы – хочет
больше. Всегда больше. И готов заплатить за это чужой кровью, как и
во Фризии, где я воевал семь лет назад, добывая эту проклятую
славу, земли, дань.
Призрак войны до сих пор стоит у меня за спиной. Приходит по
ночам. Не даёт забыть, что часть меня навсегда осталась в той
выжженной земле. Я вернулся оттуда другим.
Мимо проносились замковые коридоры, слуги почтительно кланялись,
стражи кивали – я их не видел. Но в зеркальной галерее вдруг
запнулся, остановился, как будто вспомнил что-то.
Рамы зеркал были обрамлены янтарной крошкой. Богато, изысканно.
Солнце щедро вливало свет в открытые окна, и камни вспыхивали
золотыми искрами – совсем, как глаза одной жрицы, случайно
встреченной в Скальном городе. А сейчас мой отец желает подмять под
себя её дом и протоптаться по нему железными сапогами.
Почему меня это так волнует?
Я запрещал себе думать о Рамоне. Запрещал вспоминать, но она
настойчиво лезла в голову, поселилась в мозгу, а покрытый дымкой
тайны облик отпечатался под веками. Я случайно поймал своё
отражение: стою с глупым видом, разинув рот. Ну не дурак ли?