– Продолжай, – с теплотой вторил ему Старший.
– Отец Богард сразу подобрался и подмигнул мне, как будто дичь
крупную принёс домой, кривонога там или куслицу. Я понял, что он в
сильной радости находится. Потом нас разбили парами, мне досталась
Марта, она была очень встревоженная и кусала губы. На сей раз все
было иначе, речи братья церкви не вели, про стройку тёплого храма
не поминали. Тот, кто зашёл, выходили через заднюю длинную дверь, и
узнать, что там происходит, не представлялось возможным. Дождавшись
очереди, мы с Мартой зашли, нас рывком усадили на скамью причастия.
Новый брат наложил длань на лицо Марты, отчего она сразу начала
плакать и дрожать. Брат снял с неё руку ополоснул в чане и сказал:
– "Сгинь, блудница". Девушка тотчас вскочила и, не разбирая дороги,
помчалась прочь. Ко мне однорукий долго примерялся, зажёг лучину об
палец и начал кружить ею у носа. Мне стало вдруг тепло и уютно, как
на теплом камне после мороза. Я начал засыпать, но всё видел. Я
видел топор двухсторонний у брата за спиной и как будто обе его
руки, стены в красных пятнах, себя в болячках, хотя, господа, мое
тело чистое, Я песком каждый день утираюсь да на костре одежду
сушу.
– Тише, тише, малец. Не переживай, говори дальше.
От голоса Старшего Септория становилось легко и уютно, как от
редких песен маменьки, когда она сытая и, сидя на теплом камне,
гладила меня по голове. Я помню эту песню, про розовое чудовище,
которое все обижали, как и меня.
– Продолжай, – каркнул шрамированный, и Я вздрогнул.
– Потом брат взял меня одной рукой и погрузил в купель, мне
стало страшно, и я выпустил весь воздух, что держал в груди. Когда
он меня вытащил, меня стошнило водой, так как был натощак, и долго
кашлял. Однорукий сказал мне: – "Поздравляю, ты – Светоч
путеводный". Потом прибежали Брутос и Ишум, вытерли за мной пол и
даже не поколотили. Отвели меня к отцу Богарду, сунули ему туесок и
кошель, мне же одели Знак и, поклонившись, ушли. Папенька меня
долго выспрашивал в сторонке, а как услышал про Светоча, тотчас
заплясал, смешно выкидывая коленца, как при рождении сестры. Потом
мы пошли в корчму. Отец много говорил, что его с Маменькой заботой
родилось чудо Светоча, и Я должен не забывать их и всячески
помогать, потому как сестра хворая, а охотников у нас половина
поселения. Так же спросил, в какой цвет лучше выкрасить контейнер.
Я ответил, что сестричке понравится красно-жёлтый, как солнце.
Потом Отец долго хлопал меня по спине всю дороге, как и люди в
корчме, кажется, хотели выбить весь дух из моего тела. Богард купил
мне чистую воду и солёный корень бодрости. Он горчил, но Я терпел.
Отец много пил и хвастался, что и дочка вырастит, как минимум
Искусницей, и сможем перебраться в городище, в смысле уже они,
меня-то забирают скоро. Уже вечером чета хозяина корчмы покормила
меня отрубями и сечкой шкуры кривонога и положила спать на лавке в
кухне. Утром Папенька допытывал Краснобая, хозяина корчмы, куда
делись все чешуйки из кошеля, и сетовал, что меня нужно было на них
одеть и обуть, а теперь стыд как. Потом отобрал у меня корень
бодрости и обменял его на бражку, чтоб не помер в дороге.