Пришлось крепко задуматься. У меня крутились в голове сотни
мыслей и рассказов других ребят, не всегда приятных, отношение к
Таинству отца и собственные ощущения. Мрак, сын водовода – из тех,
что тянут воду зеленого цвета из болот, затем фильтруют и продают
большими кадками, – рассказывал, что на каждом Таинстве его
ощупывают, порой больно, хватают за причинные места и смеются.
Девушка Марта, дочь учительницы грамматики и основам счета,
смущённо закатывала глаза, но каждый раз после обряда уходила домой
с туеском, полным снеди. Папенька матом крыл церковников, говоря о
том, что требования каждую луну проводить обряд, это просто другая
форма подати; попробуй не прийти, тебя плетьми погонят, да ещё и
виру повесят на человека. Благо, хоть Старшие братья уже получили
знаки следопыта и охотника. Сестра слаба здоровьем, так что ходить
приходилось лишь со мной. Папенька меня недолюбливает за то, что Я
хилый и не гожусь на охоту ходить, и лишь возможность зайти после
Таинства в корчму и жахнуть бражки перед дорогой домой, немного его
успокаивала. Папенька Богард на ласку скуп, но хоть побои редки, не
чаще двух раз в седмицу, и то радость. Маменька настояла мне ходить
в учительскую комнату и постигать цифру и буквицу, а также
появилась возможность читать святые тексты с картинками. Сам обряд
не бесплатный, хошь не хошь, а чешуйку отдай или товар неси на ту
же сумму, да не абы какой, а лучший. Но это говорить нельзя. Нужно
своими мыслями и пониманием ответить.
– В тот день солнце трижды появилось на небе, что редкость, и
даже успело просушить камень поселения. Мы с отцом, помолившись и
как следует натощак, пошли в храм за Таинством, дорогу плохо
запомнил через лесолесье, больно скользко все оказалось, да и змей
несчитано. На помосте уже набралось много людей, что пришли на
праздник. Там, помимо известных мне храмовников, Я увидел нового, с
острым лицом и цепким взглядом; у брата церкви не было левой руки и
шаг неровный. Все шептались и тыкали в него пальцами. Нервозность
передалась всем. Братья Ишум и Брутос в тот день не брали
пожертвования, а лишь страшно пузырили глаза. – Моя речь была
прервана каркающим смехом Септориев.
– Смотри, малёк-то не промах, даром, что третьей луной взращён.
И походку узрел, и мздоимство младших, за солнцем следит, не
удивлюсь, что и счёт разумеет, что редкость в его годы, –
проскрипел самый противный из септов, с длинным шрамом на лице, что
разбил его правую бровь на треть, исковеркал бельмом глаз, посек
нос и оттопырил жеванный кусок нижней губы.