- Вы зачем встали? – молодая медсестра угрюмо хмурит брови и не смотрит мне в глаза.
- Я хочу увидеть свою дочь,- звучу жалко, как Ивашка из мультика.- Она наверное хочет есть.
- Девушка, у нас прекрасныве смеси. Дождитесь обхода,- не поднимает головы медичка от кроссворда.
- Вы же знаете, что для младенца важны первые капли молозива а не адаптированная бурда? – опа, прорезался таки голос.
- А вы должны понимать, что в больнице есть правила,- странная истерика в голосе девчонки заставляет меня сдаться.- Детское отделение закрыто до утра. Идите в палату, не мешайте мне работать. Иначе я пожалуюсь врачу на ваши выходки.
Ничего, до обхода как нибудь продержусь. Часы отсчитывают минуты и к десяти утра я уже хочу биться головой в стену. Напряжение, струной гудит где – то в груди. Похэтому когда порог палаты переступает доктор, я трясусь уже в нервной в лихорадке. Мою малышку так и не принесли, и я умираю от какого – то сверхъестественного предчувствия.
- Вера, здравствуйте,- словно сквозь вату слышу я,- как вы себя чувствуете?
- У меня полна грудь молока,- тихо говорю я, теребя в руке подготовленный для доченьки маленький чепчик. – Когда я смогу увидеть мою малышку? Она же голодная наверное. Я против смесей.
- Вера, послушайте. Ваша девочка... Она была нежизнеспособна, тройное обвитие пуповиной не оставило ей шансов. Мы ничего не смогли...
На голову словно накидывают душное одеяло. Тяжелое и беспросветное. Это же неправда. Невозможно.
- Она плакала,- шепчу, выталкивая слова с трудом.- Значит дышала. Я слышала. Слышала, черт вас побери!
- Мне очень жаль,- отворачивается врач, - тело ребенка отправлено на экспертизу. Вас выпишут, как только показатели придут в норму. Вы молодая женщина, родите еще. Мы сделали все возможное. Я пришлю медсестру, она сделает успокаивающий укол. Ваша девочка была глубоким инвалидом. Долгая асфиксия, необратимые изменения в мозгу. Радуйтесь, что так все вышло.
- И невозможное. Она была моей, и плевать я хотела на изменения. Мы бы справились. Что вы за врач такой, что позволяете себе так говорить? - плакать не могу. Только чувствую, что дышу через раз, и грудь разрывает от молока, крика и яростной боли. А потом приходит аппатия. Страшная такая, пустая. Наверное так умирает душа.
Макар Ярцев
Баба красноносая и заплаканная стоит на крыльце дешевого роддома, и Дашка едва не сбивает ее с ног. Она недовольная, сердитая и капризная. Взбешена тем, что ей пришлось провести столько времени в нищебродской больнице, хотя за ней ходили, как за принцессой крови.