И так продолжалось до рождения Людмилы. Правда, признал я её не
сразу. Я отказывался даже взглянуть на неё, да и вообще редко бывал
дома. Моя дочь была для меня только источником шума и дискомфорта.
Так было и в тот день. Юлия была в душе, а я хотел спать, мучаясь
чудовищным похмельем, когда ребёнок заплакал. Сначала я пытался
дозваться жену, на что она заявила мне, что я её отец. Не в силах
больше терпеть громкие вопли, я подошёл к колыбельке и взял дочь на
руки. Это был момент, в корне переменивший мою жизнь. Людочка сразу
затихла, смотря на меня огромными глазами. Это была магия, не
иначе. Я почувствовал, как каждая частица моего существа потянулась
к этой крохе. Прилив небывалой нежности и любви окатил меня с
головы до ног. Следом пришёл жгучий стыд, что я в таком жутком
виде, воняя потом, перегаром и шлюхами, знакомлюсь с дочерью. После
я решил: всё, хватит. Слишком хорошо я знал, что значит, когда тебе
стыдно за собственных родителей. И я воспылал решимостью сделать
всё возможное, чтобы моя дочь, если не гордилась мной, то хотя бы
не стыдилась меня. Я бросил пить и перестал спать со всеми, кто
готов раздвинуть ноги. С работой было сложнее, но мать, видя как я
изменился, сообщила мне номер счёта, на котором хранились деньги,
которые оставила мне бабушка, когда я был ещё ребёнком. Я
поразился, как ей удалось сохранить в тайне их существование от
отца, да и от меня. Так я приобрел мастерскую Ильича и начал своё
дело. Так и пошла моя жизнь. Всё свободное время я проводил со
своей принцессой, в остальное — занимался мастерской. Даже
попытался наладить отношения с женой, но идея потерпела фиаско, и
мы развелись.
Жизнь летела вперёд. Бизнес развивался. Свои любовные связи я
теперь старался не афишировать — это не та слава, которая заставит
дочку гордиться мной. Если бы мог и вовсе бы отказался от них, но я
мужчина, и физиология требует своё. Странное дело, но после
развода, с Юлией общаться мне стало легче. Мы даже смогли
договориться у кого и сколько времени будет Людочка. Конечно,
выходные мало, но по будням я бы не смог уделять дочери достаточно
внимания.
Но что бы я ни делал, как бы ни менялась моя жизнь и сколько бы
ни прошло времени, одно было неизменно: я никогда не забывал
ангела. Мысли о ней приносили океан сожалений и тоски,
воспоминаний, пронизанных теплом и несбывшимися надеждами. Я знал,
как многого она добилась. Гордился ею и радовался за неё. Но это не
спасало от душевных мук. Она была наваждением, моей мечтой.
Благодаря ей я открыл в себе мазохиста. Иначе как объяснить то, что
у меня были все ленты, где она когда-либо снималась, пусть даже
эпизодически. Все выпуски газет и журналов, где писали о ней. Я
дословно знал каждое её интервью. Каждый раз, смотря на неё по
телевизору или читая о ней, я испытывал боль и наслаждение
одновременно. По ночам, когда был один, я позволял себе мечтать,
что было бы, если бы… Только, как бы тяжело не было признавать, я
понимал: ничего нет и быть не может. Между нами всё в прошлом, и
ангел потеряна для меня навсегда. С годами мне стало казаться, что
я постепенно начинаю излечиваться от этого помешательства, боль и
тоска при виде неё были уже не такими острыми, и сниться она стала
мне реже. И всё до встречи в магазине, которая вызвала новый прилив
острой тоски. Мне до дрожи хотелось прикоснуться к ней, вдохнуть её
запах, только я не имел на это права. Зато эти права имел он —
мужик о котором везде пишут, что он её мужчина, и они вместе уже
довольно давно. Все эти четыре дня я сходил с ума от ревности,
старательно подавляя в себе желание нанести Маше визит. И вот моя
бывшая жена заявляет мне, что ходила к ней. И меня мучает вопрос:
какого…? Ни я, ни она: мы оба давно потеряли право вмешиваться в её
жизнь.