Стоило мне переступить порог, как подтвердились худшие опасения,
когда я увидела рыдающую в голос маму, которую безуспешно пытался о
чём-то расспросить блюститель закона.
— Что… Что произошло? — спросила я, обмирая от страха.
— Вы Мария Черкасова? — спросил меня полицейский.
— Да, — тихо ответила я. — Так что случилось?
— Ваш отец покончил с собой, принял сверхдозу сильнейшего
психотропного препарата.
В этот момент, второй раз в жизни, мне показалось, что небо
упало на землю. Полицейский продолжал что-то говорить, о чём-то
спрашивал, но я уже не воспринимала его слов. Они доносились до
меня, словно сквозь вату, в виде бессмысленного гула. Как? Папа не
мог этого сделать! Он любил жизнь! И он никогда бы не поступил так
со мной и мамой! Этого просто не может быть. Наверняка произошла
какая-то ошибка.
К сожалению, ошибки не было. Папа действительно сделал это. Нам
же он оставил предсмертную записку, в которой писал что больше не в
силах терпеть постоянную боль и влачить столь жалкое существование.
Он просил нас понять его и простить. Говорил, что очень нас любит и
уходит из жизни счастливым человеком.
Видя, как убивается моя обычно сдержанная мать, я только сейчас
поняла, как сильно она любила отца. Она постоянно плакала и была
просто не в состоянии заниматься похоронами, поэтому этим занялась
я. Тем более, когда временная глухота, после того, как полицейский
озвучил страшную новость, я словно онемела. Внутри плескался Ад, но
снаружи я словно покрылась коркой льда. Даже страдания и волнения
из-за предательства Кирилла и Юлии словно померкли, стали какими-то
блеклыми на фоне чудовищной потери. А, может, просто одна боль
наслоилась на другую и вызвала эмоциональное одеревенение.
С удивляющим саму себя хладнокровием я занималась организацией
похорон. Договорилась с ритуалом, администрацией кладбища и
рестораном. Обзвонила множество народу, приглашая их проститься с
папой.
Наступил день похорон, я смотрела как гроб с родным и любимым
человеком опускают в землю совершенно сухими глазами. Мне казалось,
всё это происходит не по-настоящему и не со мной. С момента, как
узнала страшную весть и до сего момента, я не пролила ни слезинки.
Я понимала, это ненормально, и мне хотелось, чтобы это состояние
эмоционального ступора отпустило, позволив мне оплакать любимого
отца, но оно не желало проходить. И я опасалась, что эмоции могут
вырваться наружу, помноженные этим столбняком в самый ненужный
момент. Я боялась этого. Только изменить ничего не могла. Невольно
я оглядывала людей, которые пришли на похороны. Мозг отстранённо,
как-то автоматически отмечал, что лишь на некоторых лицах написана
настоящая скорбь и боль потери. Остальные непонятно зачем пришли,
наверное, для галочки, показать всем какие они хорошие, ведь папа
был уважаемым в местных кругах человеком. После погребения я
продолжала тупо пялится в пространство, ко мне постоянно подходили
какие-то люди, произносили скупые соболезнования. Я им кивала,
что-то отвечала, но всё словно проходило мимо меня.