— Ну, я же не его обнимаю?
Павел поднялся, взъерошил Томке
волосы, подмигнул ей.
— Пойду налаживать контакт.
— Будь осторожнее. — Она шутливо
зажмурилась.
Тесть стоял между кособокой банькой и
домом, прижавшись спиной к неказистой беседке, попыхивал сигаретой,
оглядывал огородик. Кусты смородины, крыжовника были подвязаны
проволокой. Яблоньки побелены. На грядках под рукавами полиэтилена
пробивалась первая зелень.
— Когда все успеваете? — спросил
Павел.
Тесть обернулся, выпустил клуб дыма,
медленно отчеканил:
— Мир не без добрых людей. Соседка
помогает. Не забесплатно.
— Что это у вас?
В кулаке у тестя был зажат странный
прибор, напоминающий миниатюрный отбойный молоток. Только рукоять
его была разомкнута, да вместо хвостовика темнел раструб шириной в
два пальца.
— Газоанализатор, — проворчал тесть,
свернул рукоять набок и сунул прибор в карман куртки, вновь
затянулся сигаретой, не сводя косого взгляда с зятя. — Почистить
собрался. Что делать будешь?
— Делать? — не понял Павел. — Так уже
делаю. Живу. Работаю. Хочу растить детей. Потом внуков. Ну, дом
хочу построить. Деревья посадить. Много деревьев. Все же
просто.
— Да ну? — криво усмехнулся тесть. —
Проще не бывает. А здоровья хватит?
— Не жалуюсь, — твердо сказал Павел.
— Вы не одобряете выбора дочери?
— Выбора дочери? — Тесть прищурился,
бросил быстрый взгляд через плечо зятя.
Павел обернулся. Томка стояла в
дверях домика и на лице ее была написана такая тревога, что он
почувствовал боль в груди. Она поймала взгляд Павла, улыбнулась, но
тревога не исчезла, утонула в глазах.
— Мы поехали, папа, — сказала
негромко.
Тесть отбросил сигарету, пошел к
забору, поднял блок штакетника и стоял с ним в выставленных перед
грудью крепких руках, пока Павел и Томка не уселись в машину,
не выехали на узкую улочку и не укатили по пробивающемуся сквозь
известняк подорожнику прочь.
Ехали молча. Уже у самой Москвы Томка
сбросила ремень безопасности, наклонилась и уткнулась носом в плечо
Павла.
— Все будет хорошо, — постарался он
ее успокоить.
— Не сомневаюсь, — чуть слышно
прошептала она.
В какой-то момент, стоя у машины и
как бы разминая несуществующую сигарету, Павел понял, что тянет
время. У него уже не было мастерской, возможно, что-то стряслось с
Томкой, но именно там, в квартире, должен был наступить конец его
прежней жизни. Ощущение было столь явственным, что ноги
отказывались нести его наверх, наливались свинцом. И тем не менее,
он открыл дверь подъезда. Опасности вроде бы не было, там, наверху,
его ждала не опасность, а ясность, но к горлу подступала легкая
тошнота, словно ему предстояло неприятное и грязное дело. К тому же
не проходил звон в ушах, и пальцы казались каменными, как никогда,
хотя оставались мягкими. Павел ощупал каждый и даже прикусил
слегка, до боли. Тяжесть и твердость не исчезли. Он тряхнул
головой, чтобы сбросить накатывающий морок, несколько раз глубоко
вдохнул и ускорил шаг, прижимаясь к стене и не спуская глаз с
лестничного просвета.